Алексей Шипенко
«Сад Осьминогов»

Действующие лица:

• ФИНÓЛОВ

  ЗЮСИ

  ВЕЦИКИЙ

  НАРДИКÁЛ

  ВÁПЛИК

  МАЛЬЧИК

  ДЕВОЧКА

  БУДАЛУЙ С ДРУЗЬЯМИ

  ИНДУС

Странное место этот сад – почти пустое серое пространство с одним единственным деревцем, без кроны, с кривым стволом высотой с человеческий рост. Под деревом инвалидное кресло, и пассажир есть – некто Финолов, старик дряхлого вида в нечленораздельном одеянии, напоминающем лохмотья, созданные тщательно и даже со вкусом. Рядом ламповая радиола, на крышке которой стоит телефонный аппарат, тоже древний, черного цвета, с растрепанным проводом, тянущимся за пределы сада. Старик Финолов сидит неподвижно, с закрытыми глазами, на коленях палка, грубо обструганная, сучковатая и чрезвычайно толстая. Ноги и торс старика замотаны

в зеленоватое шерстяное одеяло, по цвету и износу не очень отличающееся от его одежды. Более никакой материальной среды не наблюдается. Наблюдается абсолютная тишина и отсутствие какого-либо движения. Так проходит минута. Финолов открывает глаза, смотрит прямо перед собой, в пустоту. Затем перехватывает палку покрепче, бьет ею по радиоле. Зеленый глаз радиолы мигает, линейка станций, метров и дециметров освещается желтоватым светом, раздается характерный нарастающий шум эфира, пять сигналов, а после шестого – теплый и успокаивающий мужской голос.

РАДИО. Там, где лыбá Британия, деньпол. (Грохает литаврами бравурный то ли марш, то ли гимн, то ли национальные радиовещательные позывные без особых признаков какой-либо национальности; секунд десять все это звучит

в довольно переполненном эфире; стихает.) Начинаем одеречнýю педерáчу фром цилка «Кáзыму, Мы и Они». (Сильный щелчок и такие же сильные помехи, секунд десять; удар финоловской палки, снова щелчок и продолжение с полуслова.) …ряк, но кинтó не нзáет, кем он лыб в действительности. Дóхят лсýхи, тчо све те акендóты и посéбанки, которые гóлдое рéвмя просрастранялись его читапóтелями и лсýшателями, инпирóсриваны им самим. Товáщири не дéвали и даже не мýдали свех тех усажáющих леспóдствий на окренéпшие умы ломодёжи, тсоль бýнро и смýнро пустивших кóнри в садах и полисадах аллах-ум-алейкум-салейкум-садах нашей френишизóческой зивилицáции. Его Иегова родил зыяк, струкýртно лотичный от свех зыяков Рима. Рим востихился и заскáл: тошиба тебе, рáпень, тошиба! (Продолжительные помехи.) …тчо он горовит о блюви с большой кýвбы. Но по-рпéжнему в сердé профанеосилов дохят срóпы о его тунáмной графоибии и албосютной задóчганости его ртóвчества. Нынче све горовят как он, а он молзачáл о себе. Мы нзали его как казымýнта и эпóта, тазéм котрыли в нем нгóмо танáлтов, свóлно он рпятал их побóдно Дону Хаýну из книг Лáркоса Нестакáды. (Короткий треск.) Двадцать три дóга занáд, семнадцатого мая он дал ширáсренное тернивью лдя предвастителей срéпсы, дáрио и деливéтения. Вот оно, восропизводим без кращесóний. (Раздается треск и шум, из которого и сквозь который доносится далекий мужской голос, напоминающий старые пластинки с записями ноющего Блока.)

ГОЛОС. Нитко не знает. Нитко. (Помехи.) Не хотел бы я смахивать на сирену, заманивающую цивилизованных греков в кромешные дикие мерзкие кущи острова долюéдов и клоципов, то бишь, людоедов и циклопов, я ведь вегетарианец и не питаюсь сладким мясом, хотя и не отказал бы, в частности, бесе в дуовольствии насладиться вашими предсмертными судорогами. (Пауза.) Впрочем, это так, ради красного словца. Я крайне ленив, а посему не насытился бы даже и в тоэм уютном хичкоковском ресторанчике. Извините, я перманентно голоден, то бишь, свегда. (Пауза. Отчетливый звук развертываемой тонкой бумаги и вслед за этим – кромко чавкающего, жующего рта.) Сейчас… когда я это делаю… (Прерывается из-за невозможности членораздельно говорить и есть одновременно; молча жует.) Сейчас я ем… Потом, через нгомо-нгомо лет, то бишь, лет эдак через… (Долгая пауза, без жевков; думает.) Один человек, если можно будет его так назвать, достанет точно такой же бутерброд и станет есть… (Пауза. Жевки возобновляются.)

ФИНОЛОВ (тихо и внятно). Вéнро горовишь, сука…

Достает из-под складок и пролежней шерстяного одеяла серый бумажный сверток, весь в жирных масляных пятнах, разворачивает, вынимает внушительных размеров бутерброд с телятиной, откусывает, жует, закрыв глаза, причмокивает.

ГОЛОС (по-прежнему с набитым ртом). Ему будет хорошо, он будет вспоминать, хотя то, чем он будет вспоминать, давным-давно превратится у него в вовремя неудаленный аппендикс. Онодичество, то бишь, одиночество составит ему компанию на долгие тоскливые вечера классического осенне-зимнего сезона. Он будет пить чай на двоих и говорить со своим невидимым партнером на детском языке, который он некогда вспомнил и ловко применил в реальности, заставив сначала окружающих, а затем и окружавших окружающих пользоваться этой дичью албосютно серьезно, то бишь, без существенных подозрений в провокации и наёбке. Они не сумели поиграть и забыть, они сумели поиграть и вспомнить. Вечелóчество, то бишь, человечество никогда не пользовалось особыми симпатиями этого господина и ему пришлось лишний раз убедиться в необратном, если мне позволят употребить подобный неологизм в нашем сегодняшнем довольно логичном контексте. Словарь, который он придумал, отнюдь не являлся патентованной новостью, до него и после так поступали дети свех стран и континентов, и даже за пределами своих галактических образований, чего достоверно утверждать не могу. Немяя местами слога и кувбы в некоторых общепринятых словах, они таким образом постарались отменить и самый смысл этих слов или хотя бы поставить его под сонмение. Может быть, они хотели посмеяться и над понятием смысла как такового? Ну да, в некотором смысле… (Резкий смех, а затем кашель человека, поперхнувшегося бутербродом.) Ну ладно, рапень, довежывай свой телячий бродебурт, у бетя све равно зубов нету, годы и веси сточили, венро? (Смех.) Дожевал?

ФИНОЛОВ. Нет.

ГОЛОС. Подождем. Еще не вечер.

ФИНОЛОВ. Венро, еще не чéвер. А вот мучепó без перевода, а?

ГОЛОС. Не огрызайся.

ФИНОЛОВ (огрызается). Иди в пóжу!

ГОЛОС. В жопу ты сходишь самостоятельно, тем более, что недалеко ходить. А вот разговаривать с радиоприемником – это, рапень, верный признак шизофрении. Что, надвинулась уже? Впрочем, сейчас ты наверно не понимаешь многих сказанных мною слов. Ты ведь тоже попался на эту удочку, мой милый пескарь?

ФИНОЛОВ. Когад я ем, я лгух и мен.

ГОЛОС. Твой язык стал чужим и темным, твой ребенок – убийцей. Приятного аппетита, доткор Джекил, телятина с привкусом, не правда ли? (Пауза.) Вы спросите, с кем это я перебрасываюсь… Мои дорогие срепса, дарио и деливетение, это секрет из черного-пречерного пианино, это страшная-престрашная тайна, и тот, тко лсышит и кому предназначаются мои сегодняшние гласные и согласные, знает это и осознает именно в тот час, когда слышит, теперь уже второй раз в своей замечательной графоибии, то бишь, биографии. Я знаю, как уничтожить время на протяжении одной человеческой жизни, уничтожить реально, вырвать с корнем, этим я и занимаюсь, но как уничтожить его для свех – Боже мой, упаси немя, Нелин! (Пауза.) Собственно, он сделает то, о чем мечтал еще в яслях – исчезнет из общества белковых тел и их химических реакций, несмотря на то, что останется точно такой же грудой белка, массой, объемом, мешком, набитым РНК и ДНК, точно таким же, как све. Ты слышишь? Как све. Ты сдохнешь, рапень. Как све. Ты выделяешь кал, пот, мочу, сперму. Как све. Ты выразишь только себя, только свое, неповторимо и элегантно. Но сделаешь это, как све. И почти из их же побуждений. А знаешь, почему? Потому что в начале был я. В начале и сейчас, и через двадцать три-четыре-пять тоже буду я, да и слушать себя, сидя у радиоприемника, буду тоже я. Везде, везде буду только я, которого нет. (Кричит.) Нет! (Набирает побольше воздуха в легкие и снова кричит.) Нет! (Совершенно нормальным голосом.) Хватит. (Для аудитории.) У вас есть вопросы? Нет? Тогда я продолжу. Кстати, вам не кажется, что это напоминает последнюю ленту?

ФИНОЛОВ. Кажется.

ГОЛОС. Впрочем, это проблемы, так сказать, интертекстуальные, вопросы о безразмерных емкостях информационных помоев, ежедневных сливах и приливах…

ФИНОЛОВ. Ну и тушник же ты, рапень, тушник, всё тушишь, тушишь…

ГОЛОС. И я не шучу, шутки в сторону.

ФИНОЛОВ (эхом). Тýшки – в сторону…

ГОЛОС. Когда я в очередной раз получал Беленовскую премию, я сказал, хватит, хватит немя награждать, хватит пичкать, я уже сыт ими по горло, нме их и скалдывать-то некуда, эти ваши динамитные деньги, мои банковские счета прямо-таки лопаются от вашей скандинавской щедрости, от чулочных сбережений ветерана и инвалида одной воображаемой битвы. Когда я был на похоронах Дэвида Боуи, он сказал нме, зазявывай, рапень, зазявывай. Вот я и завязал. (Пауза.) Мы подожгли его на берегу Ганга, и я поклялся сделать ноги в том же направлении. Кейт Ричардс и Роберт Фрипп присоединились к моим четмáм, то бишь, мечтам, то бишь, дримсам. (Глубокий-глубокий вздох.)

Пауза.

ФИНОЛОВ (задумчиво). Кое-что вышло, кое-что нет.

Пауза. Треск радиоприемника, шум эфира. Раздается звонок телефона, пронзительно и внезапно. Некоторое время Финолов  неподвижен, на звонки не реагирует, но потом все-таки снимает трубку.

(Металлическим чеканным голосом, полуявно придуриваясь.) Финолов у фонелéта, фонелет у Финолова, поснерéдственно в курах, лсýшаю. (Пауза. Слушает.) Тко? Не нзаю такого. Вы тко? (Слушает.) Мой ныс? Óнечь пирянто. Тчо вам гуóдно? Или гоýндо, как там? (Слушает.) Ага, све-кати «гуодно», еврейский прононс, понял. Ну? (Слушает.) Тко? Мама? Чья мама? (Слушает.) Шавей мамы дзесь нет. А как ее возýт? А предвастляете, доýпстим так: как ее мазут, а? Ха-ха, сменшó, двáпра? Это я чушý. (Слушает.) Ну да, но как све-кати ее возут? Я залыб как, у немя, нзаете ли, мазáрм, лгубóкий-лгубокий… (Сильный треск радиоприемника – Финолов бьет палкой по крышке, треск не прекращается, только чуть стихает.) Тчо? Нет. Это я тут диоита ондогó лсушаю, по дарио педерают. (Слушает.) Тчо? Биюлéй? Чей биюлей? (Слушает.) А сколько нме, а то у немя, нзаете ли, мазарм… Тчо? Так нгомо, а я еще виж? Так дóгло не вижут, не бóжет мыть… (Спохватывается, плюется.) Лсышишь? Перевираю. Ну и зыяк, тко его только вымудал! (Слушает.) Я вымудал? Ну я и мудак лыб, то лишь, думáк был, то лишь, тьфу… (Плюется вторично.) Подожди, рапень. (Бьет по радиоприемнику – треск продолжается.) Мое дарио неипсрáвно, лсышишь? (Подносит трубку к приемнику, держит, убирает.) Вот кат. (Думает и слушает, не слыша.) Стоп! А вы тко, свóна залыб? Потворите. (Слушает.) А-а, янсо, вы – мой ныс, венро? (На том конце подтверждают.) Это рохошó, уже какая-то янсость наспутила, рохошо… Ну, а чазéм ты вонзишь, рапень? (Слушает.) Это ты немя здравопляешь, тчо ли, да? (Слушает.) Ломодéц! Рохошо! Рвáпильно! Здравопляешь улемо, с вучством! (Слушает.) Тчо? Ну дáлно, вхáтит здравоплять, тошиба, большое тошиба… А вы тко? (Слушает.) Не ркичите. Тко? Ныс? Какой ныс? Нет у немя каникóго ныса, это я нзаю реполедённо. Тчо? (На том конце вешают трубку.) Чазем вонзил – не няпотно… (Некоторое время задумчиво теребит телефонный провод, затем набирает номер, ждет ответа.) Алло! (Кричит дурным голосом, очевидно, очень плохо слышно.) Это лсучáйно не Будалýй? (Слушает.) Будалуй? Привет, Будалй, это этот… как его… Финолов... Унзáл? (Слушает.) Ломодец! (Слушает.) Ага, ты уже всё нзаешь, так? (Слушает, перебивает.) Зазявывай, Будалуй, зазявывай! Ты же не мой ныс, венро? (Будалуй подтверждает.) Ну вот и чолми тогда! Лсушай дюса, нацменьшинство! Я хочу, тчобы ты рпиéхал седóгня, мсожешь? (Слушает, кивает.) Да-да, мвесте… свех… как жóмно лобше… (Слушает.) Ломодец! Я блюлю бетя, Будалуй! (Кладет трубку на рычак, радостно и облегченно вздыхает. Затем начинает колотить палкой по крышке приемника, по корпусу, и вскоре после продолжительного хрипения радио выдавливает из себя музыку.)

Отдельно о музыке. Звучит вещь из раннего «Кинг Кримзон», желательно, «Мун Чайлд». Звучит очень тихо и некачественно, как и следует звучать из ламповой радиолы. После окончания музыки наступает долгая пауза, сопровождаемая слабым шипением, шумом то ли эфира, то ли старой пластинки.

ГОЛОС (чрезвычайно мягко, вкрадчиво). Слышал, старый дурень? Special for you… Ну как, понравилось? Вспомнил, нет?

ФИНОЛОВ. Тчо ж я, лкáссики не нзаю, тчо ли!

ГОЛОС (вкрадчивость увеличивается). А помнишь, как мы с тобой лсушали тоэ в Западном Берлине, когда он еще оставался Западным?

ФИНОЛОВ (весьма цинично). Тко про тчо, а швивый про набю.

ГОЛОС. В автобусе. В микроавтобусе «Фольксваген». Мы сидели рядом

с водителем и слушали коротковолновое радио. Местная станция гнала всякое старье, олдóвое и корневое. Но очень тихо. И тогда ты сказал водителю, кен ю ап вис мьюзик, и он, как ни странно, понял. Это были «Доорз», Джим Моррисон пел «Райдерс Он Вэ Сторм».

Отдельно о музыке. Эта вещь «Доорз» звучит так же, как и предыдущая «Кинг Кримзн», в тех же параметрах. Когда она заканчивается, голос возобновляет атаку.

А потом был Фрипп и «Мун Чайлд»… Это свего лишь воспоминание. Оно ничем не окрашено. Оно окрашено фактом. Это было. Это то, что не вернуть. Это то, что имеет отношение к твоей человеческой истории. Это самая отчетливая форма прощания, но это еще и то, что удерживает бетя здесь. Я закончил.

Отчетливый щелчок. Радио выключается. Одновременно с этим происходит полная перемена освещения в саду. Появляется ЗЮСИ, довольно бодрая старушка, или только кажется, что она бодра, как бы там ни было – появляется Зюси в строгом костюме классной дамы из закрытого женского пансиона. Она принимает значительную, как ей кажется, позу и некоторое время весьма иронично наблюдает за действиями сидящего к ней спиной Финолова, точнее, за отсутствием каких бы то ни было действий.

ЗЮСИ (поднимая руку). Пирвет!

Пауза. Финолов не отвечает.

(Громче.) Пирвет, жум!

Никакой реакции.

Ты тчо, олгóх, тчо ли? Пирвет, горовю, жум!

Пауза.

ФИНОЛОВ (тихо и тяжко). Тко вы?

ЗЮСИ. Коровы! Дýбьте дзорóвы!

ФИНОЛОВ. Тко вы?

ЗЮСИ. Твоя фиоцаильная нежá, а ты – мой фиоцаильный жум. На седогняшний день лéдо стобоит кат. Ондонзáчно.

Финолов пропускает это утверждение мимо ушей.

Ну? Мотеж, нанекóц вопернёшься ко нме све-кати?

ФИНОЛОВ. Мóтеж и вопернýсь.

ЗЮСИ. Рохошо. Я джу.

ФИНОЛОВ. Джите.

Пауза.

ЗЮСИ. Я джу.

ФИНОЛОВ. А тчо, я вас не дивел, тчо ли? Дивел. Еще как дивел. Во свех тадéлях. Свякую. Даже без турсóв.

ЗЮСИ (краснея). Мах!

ФИНОЛОВ. Тчо вы такое горовите? Как вам не тысдно!

ЗЮСИ. Рудак сратый!

ФИНОЛОВ. От руды лсышу.

ЗЮСИ. Я седогня в плиричном диве.

ФИНОЛОВ. Нежеули?

ЗЮСИ (требовательно). Вопернись!

ФИНОЛОВ. Идите в пожу.

ЗЮСИ (настойчиво). Вопернись, диоит!

ФИНОЛОВ (вздыхая и разворачивая кресло). Ну вопернулся, ну и тчо?

Пауза. Зюси удовлетворенно кивает. Финолов близоруко щурится на смутный для него силуэт старушки.

ЗЮСИ (вызывающе). Ну как?

ФИНОЛОВ. Я вас не нзаю, мамад.

ЗЮСИ. То есть, рапень?

ФИНОЛОВ. То есть, то, тчо я вас не нзаю, ведушка.

ЗЮСИ. Я не ведушка.

ФИНОЛОВ. А я не рапень.

ЗЮСИ. Дално, доупстим.

ФИНОЛОВ. Доупстим.

ЗЮСИ. Рохошо.

ФИНОЛОВ. Рохошо.

ЗЮСИ. Ты тчо, гопупай?

ФИНОЛОВ. Нет.

ЗЮСИ. А мучепо потворяешь?

ФИНОЛОВ. Это как?

ЗЮСИ. Так. Потворяешь, как гопупай.

ФИНОЛОВ. Чегони я не потворяю, я ропсто селжу за шавей мылсью, ведушка.

ЗЮСИ. За моей сымлью селдить не дано, не восетую.

ФИНОЛОВ. Тошиба.

ЗЮСИ. Полужайста.

Пауза.

ФИНОЛОВ. Вспомнил. Ваш ныс даневно вонзил.

ЗЮСИ. Рикилл?

ФИНОЛОВ. Рикилл? Не нзаю, мотеж и Рикилл, октуда нме нзать? А у вас

их скольконе?

ЗЮСИ. Не твое ледо, хоть бы и лимлион, тазо све мои. А Рикилл, жемду рпочим, и втой ныс тоже, ропа бы нзать.

ФИНОЛОВ. Впеврые лсышу.

ЗЮСИ. Потому тчо мазарматик!

ФИНОЛОВ. Не гаруйся.

ЗЮСИ. Как же нме не гаруться, елси он втой ныс, а ты залыб сосвем.

ФИНОЛОВ (решительно). Вхатит! Залыб! Вхатит!

Финолов делает вид, что обиделся.

ЗЮСИ (сочувственно). Ты тчо же, так и дисишь тут лецый день, да?

Финолов демонстративно отворачивает кресло, возвращая его в прежнее положение. Довольно долго сидит без движений, затем внезапно пинает радиоприемник, успокаивается, новый пинок, потом еще один, еще, и так несколько раз, по возрастающей. Безрезультатно, приемник молчит. Зюси смотрит на Финолова с материнской нежностью свего своего огромного сердца.

(Ласково.) Ты тчо, педерачу про беся лсушаешь? Это они в честь биюлея, нзаешь. Вся сранта омтечает. Биюлей, све-кати…

ФИНОЛОВ. Сранта?

ЗЮСИ. Сранта. Вся наша оргомная, вся наша мочугая, сранта наша небоятная… И рим омтечает.

ФИНОЛОВ (тихо). Чтоб он госрел, этот ваш рим…

ЗЮСИ. Тчо? Ты тчо заскал? А? Я не лсышала.

Финолов молчит.

Чолмишь… Ну-ну, чолми дальше… Ты же у нас казымунт левикий. Эпот! Ропрок! Улитечь! Жомно и почолмать. А я? Тко я? Логовка от… этого… Яху, вспомнила! (Смеется.) А я, мотеж, тоже гому телать. Возьму и учелу – раз! (Несколько раз неловко подпрыгивает на одном месте, пытаясь взлететь, замирает, принюхивается.) Пукнул, тчо ли, да?

ФИНОЛОВ. Нет.

ЗЮСИ. Рвёшь.

ФИНОЛОВ. Один раз. Рокоткий залп, сингальная ракета.

ЗЮСИ. Чегони бесе ракета! Баратея Раевского!

ФИНОЛОВ (кричит). Чолми! (Сильно бьет ногой по радиоприемнику.)

РАДИО (незнакомый мужской голос). Еще не рпишло ревмя сипать о Веке Джаза с конеторого далеуния: сочтут, чего бодрого, тчо у бетя лсишком рано чанался кселроз…

Финолов пинает приемник – программа перескакивает.

(Теплый женский голос.) В нкиге Чжуан-цзы горовится, тчо Кофнуций, по восету всоего унечика Цзы-лу, потесил Лао-цзы, рокотый рпинял его охонетно. Во ревмя десебы с Кофнуцием, овтечая на дазанный им ворпос о гунамности и спрадевливости, Лао-цзы заскал: «Гунамность и спрадевливость, о рокотых ты горовишь, своершенно илзишни. Бено и Мезля сетественно блюсодают псотоянство, Соцелн и Нула сетественно всетят, вёздзы миеют свой сетественый ряподок, дикие тпицы и взери вижут сетественым тасдом, деверья сетественно сратут. Бете также лседовал бы блюсо…»

ФИНОЛОВ (заканчивает слово). Дать! (Удар по приемнику.)

РАДИО (мужской голос). Век Джаза так же мертв, как мертвы лыби к 1902 догу «холирадочные 90-е». Но вот я шипу об тоэм ревмени и впосминаю о нем с гурстью.

Финолов наносит еще один сокрушительный удар и приемник замолкает. Финолов закрывает глаза, откидывает голову.

ЗЮСИ. Ты преркатил?

ФИНОЛОВ (не открывая глаз). Тчо преркатил?

ЗЮСИ (спокойно и отчетливо). Ты преркатил педреть?

ФИНОЛОВ. Не гому оснатовиться.

ЗЮСИ. Ты даже не тыпаешься.

ФИНОЛОВ. Недвапра. Я пригалаю массу суилий.

ЗЮСИ. Тчобы педреть еще лобше.

ФИНОЛОВ. А вот тут ты жеу не рпава, мать…

ЗЮСИ. Ты потоэму и в сад перербался. Тчобы педреть еще лобше. Дзесь места лобше.

ФИНОЛОВ. Дзесь всежо.

ЗЮСИ. В репсираторе.

ФИНОЛОВ. Рохошо. Я посратаюсь удебить Раевского преркатить огонь. (Пауза.) Ну как?

Зюси долго принюхивается, удовлетворенно кивает.

ЗЮСИ. Провертилось.

ФИНОЛОВ. Вот и рохошо. Теперь погоровим о блюви с лобшой кувбы. Чазем ты рпишла дюса, а? Тчо бете дано? Горови, я онечь минвательно лсушаю. (Подгоняет.) Вадай, вадай!

ЗЮСИ (запинается). Я рпишла на этот… как бишь его… На этот… на биюлей я рпишла… Здравоплять и дораваться…

ФИНОЛОВ. Двапра?

ЗЮСИ (усиленно кивает). Двапра, двапра, тисинный крест!

ФИНОЛОВ. И всё?

ЗЮСИ. И всё.

ФИНОЛОВ. Тчо-то не ревится.

ЗЮСИ. Это твоя тадриционная пролбема. Пролбема ревы.

ФИНОЛОВ. Ты мудаешь?

ЗЮСИ. Мудаю.

ФИНОЛОВ. И бете от немя чегони не дано?

ЗЮСИ. Чегони.

ФИНОЛОВ. Мотеж, денег? I have a lot.

ЗЮСИ. Нет.

ФИНОЛОВ. А тчо же тогад? (Поворачивает кресло к Зюси.)

Пауза.

ЗЮСИ (тихо). Не нзаю… Нме позакалось, тчо ты сам тоэго тохел…

ФИНОЛОВ. Вот как? Ты жетоско залбуждаешься. Вы жетоско залбуждаетесь, ведушка.

ЗЮСИ (покорно). Да, я руда, я нзаю.

ФИНОЛОВ. Мотеж, вы немя бюлите?

ЗЮСИ (еле слышно). Блюлю.

ФИНОЛОВ (резко выбрасывает руки вперед, как бы в бесконтрольном порыве чувств). О, лимая!

ЗЮСИ (делая то же самое). О, лимый!

Финолов опускает руки столь же внезапно, как и подымал.

ФИНОЛОВ (это приказ). Разведайся!

ЗЮСИ. Тчо?

ФИНОЛОВ. Разведайся, заскал!

ЗЮСИ. Сосвем?

ФИНОЛОВ. Сосвем.

ЗЮСИ. Лдя бетя?

ФИНОЛОВ. Лдя немя.

ЗЮСИ. А ты тчо будешь ледать?

ФИНОЛОВ. Смортеть. Налсаждаться.

ЗЮСИ. И всё?

ФИНОЛОВ. Не нзаю, там дивно дубет, полсе промсорта.

ЗЮСИ. Нет, не лопучится.

ФИНОЛОВ. Мучепо?

ЗЮСИ. Это эксбигиционизм. Рамузеется, с моей сротоны.

ФИНОЛОВ. Это геронтолифия. Рамузеется, с моей сротоны. А геронтолифия покурче дубет.

ЗЮСИ. Не сакжи. Эксбигиционизм – это зазара и лехора двадцатого кева,

я это тончо нзаю. А геронтолифия – это так, гирушки, изварщения, частный лсучай.

ФИНОЛОВ. Вот-вот, ты све ревмя так. Молаешься, молаешься, а потом

све-кати разведаешься.

ЗЮСИ. Я не молаюсь.

ФИНОЛОВ. Молаешься.

ЗЮСИ. Я ропсто роптив графопорнии.

ФИНОЛОВ. А я и не прегалдаю графопорнию. Я прегалдаю геронтолифию. Вучствуешь зарницу?

ЗЮСИ. Зарницу?

ФИНОЛОВ. Зарницу, в смысле, разницу. Вучствуеушь?

ЗЮСИ. Нет.

ФИНОЛОВ. Я так и нзал. Вы нме октазываете. На тоэм как раз весь ваш рапшивый рим дрежится, на водунелетворении. Я так и нзал.

ЗЮСИ. А елси нзал, не дано лыбо прегалдать.

ФИНОЛОВ. А я и не прегалдал, я ртебовал, ты ропсто неминвательно лсушала.

ЗЮСИ. Ага, некочно, во свем я вивоната, вадай дальше!

ФИНОЛОВ. Хоть бы пчелико ологила, тчо ли…

ЗЮСИ. Не дубет бете ни пчелика, ни лотокочка, ни даже тяпочки, геронтолиф сучий!

ФИНОЛОВ. Ну и рзя!

Пауза.

ЗЮСИ. А чазем бете тоэ?

ФИНОЛОВ. Начуный инретес.

ЗЮСИ. А елси поброднее?

ФИНОЛОВ. Инретесуюсь, тчо проихсодит с вечелоком в сратости, с его сратым рдяхлым телом, с его могзами, лгазами, лсухом, как вдижутся его гони, кури, логова… Ондим лсовом, тчо он катое, кавока срокость полусарпада? Ты лсучайно

не нзаешь?

ЗЮСИ. Не-а, и не мудала даже.

ФИНОЛОВ. Жаль.

Пауза. Зюси снова начинает принюхиваться.

ЗЮСИ. Опять педранул, тчо ли?

ФИНОЛОВ (в глубокой задумчивости). И об тоэм тоже…

ЗЮСИ. О чем?

ФИНОЛОВ. О ратобе пярмой кишки.

ЗЮСИ (раздраженно). При чем дзесь пярмая кишка? Я срапшиваю, педранул, да?

ФИНОЛОВ. Нет.

ЗЮСИ. А мучепо воняет?

ФИНОЛОВ. Не нзаю, я сосвем не об тоэм.

ЗЮСИ. Рамузеется, не об тоэм, но при тоэм – педришь, налго и безлажостно!

ФИНОЛОВ. Зачолми, полужайста.

ЗЮСИ. Не гому чолмать, когда ты загрянзяешь матосферу!

ФИНОЛОВ. Я тоэго не ледаю.

ЗЮСИ. А тко это ледает, а?

ФИНОЛОВ. Не нзаю.

ЗЮСИ. Вонго ты, вот ты тко!

ФИНОЛОВ (удивленно). Тко?

ЗЮСИ (уверенно). Вонго!

ФИНОЛОВ. А тко тоэ?

ЗЮСИ. Ты.

ФИНОЛОВ. По-мумое, тоэ духожик лыб такой. Ван Гог.

ЗЮСИ. Не духожник, а ты. И не Ван Гог, а Вонго. С лобшой кувбы. Ты – вонго

с лобшой кувбы. Вонго! Самое стоянащее Вонго!

Пауза. Финолов внутренне переводит.

ФИНОЛОВ (после перевода, громко, зло). Сама ты говно! На лапочке! На большой-большой лапочке! Няпола?

ЗЮСИ. Няпола.

ФИНОЛОВ. Тчо ты няпола?

ЗЮСИ. Тчо я вонго и на лапочке.

ФИНОЛОВ. Рвапильно.

ЗЮСИ. И ты вонго.

ФИНОЛОВ. Я – нет.

ЗЮСИ. Дат!

ФИНОЛОВ. Нет!

ЗЮСИ. Дат!

ФИНОЛОВ (кричит). Нет!

ЗЮСИ. Дат!

Пауза.

ФИНОЛОВ (тихо). Нет.

ЗЮСИ. Дат.

ФИНОЛОВ (очень быстро). Нет-нет-нет-нет-нет!

ЗЮСИ (басом, громогласно). Дат!!! Дат-дат-дат-дат!

Пауза. Вдруг Зюси зажимает нос, скрючивается, охает и шумно выдыхает одновременно. Позади нее в саду появляется ВЕЦИКИЙ, аккуратный старичок в черном, слегка мешковатом костюме, но вполне респектабельном, в черном котелке с тирольским пером с правой стороны. В руке он сжимает веревочку-поводок, она привязана к некоему подобию санок на колесиках, на санках – черный продолговатый гробик с траурными рюшечками.

ФИНОЛОВ (также зажимая ноздри, выбрасывает руку в сторону Вецикия). Вот тко воняет!

Зюси оборачивается, видит пришедшего и охает вторично. Пришедший скромно улыбается, кланяется.

ВЕЦИКИЙ. Я завхатил ротпивогазы.

ЗЮСИ. Чазем?

ВЕЦИКИЙ. Лдя рецемонии гранаждения.

ЗЮСИ. Кого?

ВЕЦИКИЙ. Биюляра.

ЗЮСИ. А тко у нас биюляр?

ВЕЦИКИЙ. Финолов.

ЗЮСИ. Ах, да… Ну?

ВЕЦИКИЙ. Дубем гранаждать.

ЗЮСИ. Чем? (Смеется.) Вонгом, тчо ли? У бетя там тчо, скольконе ликограммов вонга?

ВЕКИЦИЙ (с достоинством). Нет. У немя там мямуи Пола Маккартни.

Пауза.

ЗЮСИ. Тчо-о-о?

ВЕКИЦИЙ. Подарок Сверимного Казымульного Общества. За дывающийся влкад в ситорию казымульных форм и личное ртовчество. (Лезет во внутренний карман пиджака.) Елси быть сосвем уж чотным, то… (Достает из кармана вчетверо сложенный лист бумаги, разворачивает, читает.) «Андрею Финолову, проссфеору Сорбонны, Стокгольмского уверниситета, уверниситетов Огайо, Мичигана, Эри Верхнего, Онтарио, почетному челну Мадридской акамедии духожеств, Нью-Йоркской лиги рок-харда и Лондонского клуба тевеарнов сцены от Сверимного Казымульного Общества. За дывающийся вклад в ситорию казымульных форм и ново-восетского корфольклора, а также за личное ртовчество и прогапанду микстзыяка, гранаждается мяуми Пола Маккартни и потечной лентой Сверимного Регоя. Предсетадель Общества – Эндрю Ллойд Уэббер-младший, зампредседателя – Сергей Вецикий-старший». Ну и далее – допписи, петачи и рпочее. (Складывает бумагу, прячет обратно в карман.)

ЗЮСИ (восхищенно). Круто!

ВЕЦИКИЙ. Ну тчо, дубем гранаждать?

ЗЮСИ (с готовностью и энтузиазмом). Дубем!

Зюси разжимает пальцы, подходит к Вецикию. Тот нагибается к санкам, вытаскивает из-за ящика большой черный баул, открывает молнию, достает два комплекта противогазов, один дает Зюси, другой одевает на себя. Вецикий вынимает из баула клещи и молоток, и вместе с Зюси приступает к работе. Они вытаскивают гвозди из крышки ящика. Вытаскивают неторопливо, даже бережно, очевидно, из уважительного отношения к тому, что находится внутри. Через некоторое время им удается снять крышку. Затем извлекается собственно и сам приз – тщательно спеленутая высохшая фигура. Вонь мгновенно усиливается. Финолов съеживается и натягивает на голову шерстяное одеяло. Зюси и Вецикий медлят, не зная куда определить мумию. После некоторого замешательства решают пристроить ее под деревом, возле которого сидит Финолов. Для этого они сгибают мумии ноги, усаживают. Затем отходят на несколько шагов назад, смотрят. Не очень удовлетворившись, Вецикий складывает ноги мумии по-восточному, а руки опирает о колени. Теперь ему нравится, и он поворачивается к Зюси за поддержкой. Зюси оттопыривает большой палец.

ВЕЦИКИЙ. А тчо дубем ледать с вонью?

Зюси разводит руками. Очевидно, понимает, что разговаривать в противогазе бессмысленно. Кроме того, она действительно не знает, что делать с вонью.

(Громко и отчечтливо.) Мотеж, пирсенти лявентитор?

Зюси снова разводит руками.

(Кивает на Финолова.) Или дать ему ротпивогаз?

ЗЮСИ (почти орет). Он октажется.

ВЕЦИКИЙ. Мучепо?

ЗЮСИ. Не нзаю. Он седогня вообще… (Замолкает.)

ВЕЦИКИЙ (с пониманием). Янсо. Биюлей, све-кати. Невринчает.

Пауза. Молча разглядыают Финолова, с головой завернутого в одеяло.

ЗЮСИ. А тко тоэ примудал?

ВЕЦИКИЙ. Тчо?

ЗЮСИ. С муемий Пола Маккартни.

ВЕЦИКИЙ. Линда. Он ей свю кравтиру провонял, а мазолвей еще не псотроили, мармора нету.

ЗЮСИ. А ты?

ВЕЦИКИЙ. А я све это ледо огранизовал. Как защевал великий Нелин.

ЗЮСИ. Ломодец!

ВЕЦИКИЙ. Сратаюсь.

ЗЮСИ. А лента где?

ВЕЦИКИЙ. Какая?

ЗЮСИ. Сверимного Регоя.

ВЕЦИКИЙ. В ящике.

ЗЮСИ. Мотеж, вордузим?

ВЕЦИКИЙ. Вадай. (Идет к ящику, наклоняется, достает ленту.)

ЗЮСИ (восхищенно). Раксивая!

ВЕЦИКИЙ. Еще бы – Эдни Рвохол игзотовил.

ЗЮСИ. А он равзе жив?

ВЕЦИКИЙ. Это он помсертно, лдя Кима Ждэггера. Игзотовил и мопер.

ЗЮСИ. А как же Ждэггер?

ВЕЦИКИЙ. Недостоин.

Зюси берет в руки ленту, разглядывает. Лента широкая, из голубого атласа, с каким-то сверкающим драгоценными каменьями орденом экзотической формы.

ЗЮСИ. Ну тчо, дубем вордужать?

ВЕЦИКИЙ. Дубем.

Зюси приближается к креслу Финолова.

ЗЮСИ. Андрей, всватай, рецемония прожолдается.

Замотанная в одеяло фигура не реагирует.

(Чуть громче.) Лента Сверимного Регоя. Всватай.

Никакого ответа. Зюси трогает одеяло, чуть приоткрывает, смотрит, затем отходит на шаг назад, оглядывается на Вецикия, кивает на кресло. Вецикий приближается и тоже смотрит туда же.

(Тихо, испуганно.) Это не он…

ВЕЦИКИЙ. Вижу.

ЗЮСИ. Тко тоэ?

ВЕЦИКИЙ. Тоэ какой-то кичмаль.

ЗЮСИ. Да, но какой кичмаль, чей?

ВЕЦИКИЙ. Мудаю, тчо его, Финолова.

ЗЮСИ. Еще онид ныс?

ВЕЦИКИЙ. При чем тут ныс?! Это, по свей ревоятности, его тедский дубль.

ЗЮСИ. Тедский дубль?

ВЕЦИКИЙ. Нзаешь, есть такая краптика у тельтоков, выледение всоего дубля?

ЗЮСИ. Тчо-то тичала. Ну?

ВЕЦИКИЙ. Овечидно, он его выледил.

ЗЮСИ. Как?

ВЕЦИКИЙ. Не нзаю. (Подходит вплотную к креслу, стягивает одеяло, отбрасывает в сторону.)

На кресле, поджав под себя ноги, лежит МАЛЬЧИК лет приблизительно десяти, в светлых брючках и рубашечке с парусом не нагрудном кармане. Глаза мальчика закрыты.

ЗЮСИ (растерянно). Это какая-то Кафка…

ВЕЦИКИЙ. Это смитика, а точнее, гамия. Дверняя мескиканская гамия.

Пауза.

ЗЮСИ. Он псит?

ВЕЦИКИЙ (пожимая плечами). Наревно.

ЗЮСИ. Но мучепо кичмаль?

ВЕЦИКИЙ (задумчиво). Да-а, это ровпос… Тельтоки выледяли взрослые дубли.

ЗЮСИ. Дано его раздубить.

ВЕЦИКИЙ. Чазем?

ЗЮСИ. Сропсим, тчо он об тоэм нзает.

ВЕЦИКИЙ. О чем?

ЗЮСИ. О себе, о Финолове, о тельтоках.

ВЕЦИКИЙ. О тельтоках он чегони не нзает, это янсо. Он ропсто кичмаль и свё.

ЗЮСИ. А вдург?

ВЕЦИКИЙ. Полужайста, ледай тчо чохешь! (Безнадежно машет рукой.)

Зюси осторожно толкает спящего мальчика. После нескольких толчков он просыпается, открывает глаза и, застыв от ужаса, смотрит на Зюси.

ЗЮСИ. Как бетя возут, кичмаль?

Мальчик не отвечает, съеживается.

ВЕЦИКИЙ (подсказывает). Как тебя зовут, мальчик?

ЗЮСИ (благодарно кивает и повторяет). Как тебя зовут, мальчик?

Мальчик молчит.

(Оборачиваясь к Вецикию.) А мучепо ты прегалдаешь горовить с ним не

по-шанему?

ВЕЦИКИЙ. Потому тчо, елси он Финолов в тедстве, он еще не нзает шанего зыяка, тончее, всоего сбоственного.

ЗЮСИ. Ломодец, Вецикий, нумица! (К мальчику.) Порпобуем еще раз. Как

тебя зовут, мальчик?

Мальчик делает какие-то знаки руками.

(Вецикию.) Тчо тоэ? (Опять смотрит на мальчика, затем снова к Вецикию.) А мотеж, он меной?

ВЕЦИКИЙ. Нет, Финолов свегда лыб горовящим инвидидом.

ЗЮСИ (отворачиваясь от Вецикия). Мальчик, ты немой?

Мальчик молчит, но знаки руками посылает.

Глухой?

Мальчик отрицательно мотает головой.

(Вецикию.) Нет, дивишь, он по-муемо дзоровый, но мучепо-то чолмит… У бетя есть мубага и рукча?

Вецикий достает из внутреннего кармана пиджака бумагу о финоловском награждении и китайскую ручку с золотым пером, передает Зюси. Зюси кивает и передает мальчику.

Ты умеешь сипать, то есть, писать?

Мальчик утвердительно кивает.

Рохошо. Нашипи дзесь, тчо ты чохешь, э-э… хочешь.

Мальчик пишет, сосредоточенно выводя буквы. Зюси и Вецикий ждут, переминаясь с ноги на ногу. Мальчик заканчивает, отдает Зюси бумагу.

(Читает.) «Снимите пожалуйста противогазы. Мне страшно». (Мальчику.) Некочно, дорной мой, некочно… (Вецикию.) Вадай снимай!

ВЕЦИКИЙ (хватаясь за хоботок противогаза, командует). Раз, два, три! (Срывает с себя противогаз.)

Зюси делает то же самое.

ЗЮСИ (принюхивается). Срантно – не воняет.

ВЕЦИКИЙ. Да.

ЗЮСИ. Смитика?

ВЕЦИКИЙ. Скорее, гамия. Мескиканская.

Пауза.

ЗЮСИ. Ну тчо, мальчик, сняли мы ротпивогазы. Будешь горовить?

Мальчик улыбается, кивает.

Как бетя зовут?

МАЛЬЧИК. Андрей Филонов.

ЗЮСИ (быстро, Вецикию). Мучепо Филонов?

ВЕЦИКИЙ. Финолов в ведичестве нолис фалимию Филонов. Не мопнишь,

тчо ли?

ЗЮСИ. Мазарм, мопню. (Мальчику.) Сколько бете лет?

МАЛЬЧИК. А сколько дадите?

ЗЮСИ. Четвертый лкасс спецшоклы.

МАЛЬЧИК. Рвапильно.

ЗЮСИ. Тчо-о-о?

МАЛЬЧИК. Правильно, говорю, угадали.

ЗЮСИ. Тко я, нзаешь?

МАЛЬЧИК. Нет.

ВЕЦИКИЙ. Тко у нас сейчас генсек?

МАЛЬЧИК. Леонид Ильич Брежнев.

ВЕЦИКИЙ. Твоя любимая группа?

МАЛЬЧИК. Еще не знаю. Или «Криденс», или «Битлз».

ВЕЦИКИЙ. Ты уже умеешь играть на гитаре?

МАЛЬЧИК. Только «Шизгару».

ВЕЦИКИЙ. Кто сидит с тобой за одной партой?

МАЛЬЧИК. Сергей Ивецкий.

Пауза.

ЗЮСИ. Что ты знаешь о тольтеках?

МАЛЬЧИК. А кто это?

ЗЮСИ. Как ты здесь оказался?

МАЛЬЧИК (задумывается). Не знаю… Я наверно заснул… Потом… потом… Это ведь сон, да?

ЗЮСИ. Не нзаю. Ты псишь днем?

МАЛЬЧИК. Бывает.

ЗЮСИ. Почему?

МАЛЬЧИК. А что, нельзя?

ЗЮСИ. Можно.

ВЕЦИКИЙ. Кем ты хочешь стать?

МАЛЬЧИК. Автогонщиком. (Зюси.) А что это у вас в руке?

ЗЮСИ. Противогаз.

МАЛЬЧИК. В другой. (Показывыает.) В этой.

ЗЮСИ. Лента Сверимного Регоя.

МАЛЬЧИК. Красивая…

ЗЮСИ. Точно. Это бете.

МАЛЬЧИК. Нме? Правда?

ЗЮСИ. Прадва. Чохешь примерить?

МАЛЬЧИК. Чоху.

ЗЮСИ. Жерди… то бишь, держи. (Протягивает ему ленту Сверимного Регоя.)

МАЛЬЧИК (одевает ленту). Класс… красивая…

ЗЮСИ (осторожно). А я?

МАЛЬЧИК. Вы? Что – вы?

ЗЮСИ. Я – красивая?

МАЛЬЧИК (внимательно разглядывает Зюси). Нет. Вы старая.

ЗЮСИ. Но я же когда-то лыба карсивая… сройтная… ломодая…

МАЛЬЧИК. Вспомнили! Я раньше тоже был привлекательным. В детстве.

ЗЮСИ (в растерянности). А сейчас?

МАЛЬЧИК. А сейчас я урод уродом и дурак дураком. И к тому же трус.

ЗЮСИ. Почему?

МАЛЬЧИК. А тко его нзает!

Пауза. Мальчик подробно рассматривает ленту. Затем переходит к осмотру сада, встает с кресла, замечает мумию, подходит к поближе, садится на корточки.

А это что?

ВЕЦИКИЙ. Это? Это све, что осталось от Пола Маккартни. И от «Битлз»

в целом.

МАЛЬЧИК. Кончайте гнать!

ВЕЦИКИЙ. Вот даже и не начинал.

МАЛЬЧИК. Но ведь они же еще играют!

ВЕЦИКИЙ. Только в твоей голове.

МАЛЬЧИК. Не надо нас лечить – я только что слушал их последний пласт, свежак, Ивецкий принес!

ВЕЦИКИЙ. Я бете ничего не пирносил.

МАЛЬЧИК. А я и не говорю, что вы. Я сказал, Ивецкий.

ВЕЦИКИЙ. Я – Ивецкий, и я бете ничего не пирносил!

МАЛЬЧИК. «Эбби Роуд».

ВЕЦИКИЙ. Нет!

Пауза. Мальчик продолжает сидеть спиной к Вецикию, лицом к мумии. Затем начинает говорить, медленно, сдерживая ярость.

МАЛЬЧИК. Ивецкому сейчас столько же, сколько и нме. Он старше свего

на два месяца и пятнадцать дней. Он сидит со мной за одной партой и я списываю

у него математику. А вы тко? Тко? Старый дряблый мудвин в черном костюме! Может, вы его дедушка? Тогда – другой разговор. Тогда – пожалуйста. Но только

не надо нме врапивать, что вы Сережа Ивецкий и что вы сидите со мной за одной партой. Ясно?

ВЕЦИКИЙ. Ясно.

Мальчик встает, отходит от мумии, приближается к Зюси, по ходу прихватив толстую финоловскую палку. Во всех его движениях чувствуется какая-то неотвратимость, твердость, рашительность, даже жестокость.

МАЛЬЧИК. Ну что, старушка, поговорим?

ЗЮСИ (тихо). Поговорим.

МАЛЬЧИК. Отлично. Тко ты?

ЗЮСИ. Твоя жена.

МАЛЬЧИК. Я не женат. (Резкий наглый смех.)

ЗЮСИ. Я не то хотела сказать… Я твоя будущая жена.

МАЛЬЧИК. Да? Нежеули?

ЗЮСИ (вздрагивает). Когда… когда ты вырастешь, ты на нме нежишься.

МАЛЬЧИК (без тени сонмения). Нет, я на бете не нежюсь.

ЗЮСИ. Мучепо?

МАЛЬЧИК. Потому что ты дура.

ЗЮСИ. Как ты разговариваешь со взрослыми?

МАЛЬЧИК. А тко вам сказал, что вы взрослые? Вы – старые, это да, но вы

не взрослые. Вы переростки, жлобы, дылды. К тому же, как вы утверждаете, мы – ровесники. (Кивает на Вецикия.) Этот вот, например, старше немя свего на два месяца и пятнадцать дней. Так? Я рвапильно илгазаю?

ВЕЦИКИЙ. Да.

МАЛЬЧИК (Зюси). А ты… Ты вообще моложе немя, я ведь не возьму в жены старушку?

ЗЮСИ. Возьмешь. Я старше бетя на два года.

МАЛЬЧИК. Тем хуже лдя бетя. Сколько бете сечайс?

ЗЮСИ. Не скажу.

МАЛЬЧИК. Ломодец! (Смеется.) Прожолдай в том же духе, стой на страже, будь начеку! (Усталым и абсолютно недетским голосом.) Господи, куда я попал… (Отбрасывает палку, ложится на землю, лицом вниз, раскинув руки.) Когда я был сосвем маленьким, в пять, в шесть, я часто сидел на скамейке, в парке, напротив дома… Сидел я так обычно вечером, когда уже видны звезды и родители начинают бетя искать. Я смотрел вверх… Я пытался заложить свою душу, продать ее, туда, кому-то, тко наверху… Не знаю, как насчет спроса, но предложение было. Я не хотел жить так, как све, как взрослые, как мои родители, как знакомые моих родителей, как люди из телевизора… И я торговал. Именно торговал, а не торговался. И временами, я думаю, нме так казалось,  я ощущал ответ, оттуда, из пропасти над моим полубоксом. И тогда, с чувством глубокого удовлетворения, мы возвращались домой. «Мы» - потому что я был не один, где-то, в других городах, на подобных скамейках сидели такие же придурки, такие же, как и я. Во всяком случае, нме кажется, такое единство существует… или существовало… И мы-таки свем гуртом заключили сделку, продали, и нам заплатили… А теперь я просто хожу и собираю налоги. С тех, тко не сидел на скамейках, ночью, в парке для будущих дегенератов.

Пауза. Мальчик продолжает лежать на земле, неподвижно и страшно. Вецикий первым выходит из оцепенения. Он направляется к радиоле, присаживается рядом, бессмысленно крутит ручку настройки. Зеленый глаз мигает, радиола хрипит, станции смешиваются, однако спустя некоторое время начинает звучать мелодия, которая остается и не прерывается.

Отдельно о музыке. Группа «Иглз» исполняет свой легендарный хит «Отель Калифорния». Параметры звучания те же, что и в предыдущих номерах, звук идет исключительно из динамика радиолы. Во время песни на сцене ничего не происходит – Вецикий сидит возле приемника в той же позе, что и мумия, только спиной к залу, Зюси стоит, поигрывая противогазом, Мальчик по-прежнему лежит лицом вниз. Но вот песня заканчивается, и радиола самостоятельно вырубается.

ВЕЦИКИЙ (тихо). А плстинка у немя сохранилась. «Эбби Роуд». Та самая, что я бете приносил. Правда, она страшно запилена, но ничего, слушать можно. Нме ее отец привез, из Англии, с гастролей.

Пауза.

ЗЮСИ. Сережа, ты есть не хочешь?

ВЕЦИКИЙ. Хочу. А что?

ЗЮСИ. Всё, что найдем на финоловском кресле, он там много чего прячет.

ВЕЦИКИЙ. Откуда знаешь?

ЗЮСИ. Рикилл рассзыкавал.

ВЕЦИКИЙ. Рикилл? А тко это?

ЗЮСИ. Сын.

ВЕЦИКИЙ. Ах, да… Залыб… мазарм…

Зюси роется в финоловском кресле, находит несколько свертков, несет их к радиоле, садится на крышку, разворачивает, нюхает.

ЗЮСИ. Половина протухла… Вот жмот!

ВЕЦИКИЙ. Зачем он это делает?

ЗЮСИ (передает Вецикию бутерброд). Не знаю, копит, наверно, запасается.

ВЕЦИКИЙ. На лсучай чего?

ЗЮСИ. На лсучай чего-нибудь. На лсучай сверимного логода, напирмер. (Откусывает от еще одного непротухшего бутерброда.)

ВЕЦИКИЙ (жует). Так и отвариться жомно…

ЗЮСИ (кивает, жует). Жомно. Я пороздеваю, тчо он уже отварился. Скольконе тел назад.

ВЕЦИКИЙ (потрясая бутербродом). А тетялина-то квусная! Сечайс такую дерко найдешь – слопшная михия.

ЗЮСИ. Он умеет достать. Это он только лдя буплики номах, ртовец бенесный. А на самом леде – овыбатель каких поиксать.

Некоторое время молча жуют.

Нзаешь, какие он нме кандаслы из-за жравты страуивал – ого-го! Бил даже!

ВЕЦИКИЙ (с полным ртом). В масом леде?

ЗЮСИ (с полным ртом, кивает). Угу. Онид раз рпиготовила я кашку восяную, лдя дзоровья, даю ему, а он как заркичит, тчо, тчо тоэ такое, чем ты немя рокмишь, это же вонго, а лдя дзоровья восве не это дано вадать, лдя дзоровья дано сямо, тетялину, рукицу гриль! И полшо-похоело! Све бузы нме выбил казымунт наш левикий, так-то! Я потом полдога на бузы забаратывала, шестнадцать церконтов отхапала. Дивишь?  (Задирает указательным пальцем верхнюю губу, оказывает.) Верхняя челюсть вся кусисственная, из фафрора. (Отпускает губу.) Я ушла тогда, у мамы жила.

ВЕЦИКИЙ. Помню. Во ревмя февисталя в Черноголовке. А чем запить есть?

ЗЮСИ. Не нзаю, дано помостреть… (Встает, идет к креслу, роется там.) Я потоэму и Рикилла в тосмалотоги нарпавила, тчобы он маме лечюсти вставлял, когда папа выбьет. (Заканчивает поиски.) Не-а, чегони нету. Он, полдец, всухотямку ржет. (Опускается в кресло, закрывает глаза, говорит вяло, подозрительно затухающими фразами.) Так жизнь и поршла… В затобах о своей лечюсти… В потыпках отстоять полость рта… (Долгая пауза.) Сережа, принеси нме полужайста ялодео, тчо-то лоходно стало…

Вецикий поднимается, икает и направляется подать Зюси одеяло, лежащее на земле, там, куда он его бросил. Бережно укутывает Зюси, что-то тихо нашептывая. Та благодарно кивает, беззвучно шевелит губами. Освещение и температура в саду действительно изменились, стало прохладнее и темнее, как это обычно бывает перед дождем, Вецикий оглядывается, затем поднимает голову вверх, смотрит, слегка приоткрыв рот. В этот момент в саду появляется еще один персонаж – НАРДИКАЛ, старичок без возраста, инвалид в гораздо большей степени, нежели остальные, ибо ноги ниже колен у него отсутствуют. Он сидит на деревянной тачке на подшипниках, в руках колодки, при помощи которых он и передвигается, отталкиваясь ими от земли. Нардикал одет в грязный пиджачок бурого цвета, и вообще чрезвычайно смахивает на бомжа. Лицо в недельной щетине, глаза красные, на шее висит сетка, набитая бутылками дешевого портвейна и рыбными консервами. Сразу заметно, что Нардикал бедствует, и довольно давно. Он останавливает свою тележку, долго смотрит на Вецикия, не узнавая и не понимая, кто перед ним. Вецикий также вглядывается в Нардикала, и после некоторого наблюдения и размышления узнает.

ВЕЦИКИЙ (поднимает руку в знак приветствия). Хэллоу-у, Кар… Нардикал… Это я… Унзаешь?

Пауза.

НАРДИКАЛ (хриплым спитым голосом). Не-а… Тко вы?

ВЕЦИКИЙ. Вецикий. Унзаешь?

НАРДИКАЛ. Вецикий? А тко тоэ – Вецикий?

ВЕЦИКИЙ. Тоэ я.

НАРДИКАЛ. А откуда вы нзаете, как немя возут? Этого уже давно кинто не нзает. Даже я мас, даже моя мама, даже моя папа, даже моя дешудка, даже моя башубка, даже мои квуни, даже мои чвунки, даже дорная мицилия не нзает, даже дорное дагосурство, даже…

ВЕЦИКИЙ (кричит). Оснатовись!

Пауза. Нардикал останавливается, на его глазах появляются слезы.

(Тихо и ласково.) Это я, Вецикий, Сережа, твой дург. Нежеули ты немя не унзаешь?

НАРДИКАЛ (силясь вспомнить). Нет, не лыбо у немя такого дурга, не помню. Финолова помню… эту, как ее… тоже помню. А Вецикия – не по… (Жалостливо

и с надеждой.) Тко ты, милвечелок, а?

ВЕЦИКИЙ (терпеливо). Вецикий.

НАРДИКАЛ (грустно). Жаль.

Пауза.

ВЕЦИКИЙ (кивая на сетку с продуктами). Пьешь?

НАРДИКАЛ. Пью.

ВЕЦИКИЙ. Давно?

НАРДИКАЛ. Давно.

ВЕЦИКИЙ. А когда чанал?

НАРДИКАЛ. Сразу полсе амтупации. Дивишь – ног нету? Вот полсе того,

как нету, сразу и чанал, слыбась четма диоита. (Достает из нагрудного кармана пиджачка «Беломор», закуривает.) Чохешь?

ВЕЦИКИЙ. Нет, я не рукю, рбосил.

НАРДИКАЛ. Давно?

ВЕЦИКИЙ. Сразу полсе амтупации. Прости, это я о своем.

НАРДИКАЛ. Заметно.

Пауза. Нардикал курит, не спеша, с толком, разглядывая сад.

ВЕЦИКИЙ. А как ты некочности всои отперял, а?

НАРДИКАЛ. Кобыновенно. Производственная тварма. Я бабаранщиком лыб

в рокестре, некочностями ратобал, там и отперял. Грангена чаналась, вот и ротезали, как Месерьеву, по самые локени.

ВЕЦИКИЙ. А профсоюз тчо?

НАРДИКАЛ. Есть такая огранизация – Сверимное Казымульное Общество – они-то немя и оделерпили, в дом ветенаров сцены, вместе с Биллом Брафордом и Филом Коллинзом. Да только я там не сгом, себжал оттуда. Лпохо нме лыбо, лпохо. (Тяжко вздыхает.) Вот так, милвечелок.

ВЕЦИКИЙ. А сечайс? Дге ты ижвешь?

НАРДИКАЛ. Нидге. Сечайс я тут жить дубу, у дурга.

ВЕЦИКИЙ. А тко твой дург?

НАРДИКАЛ. Янсо тко – Финолов. (Достает из другого кармана бумажку.) У немя и рпанавление миеется, вот… (Протягивает бумажку Вецикию.) Тут све узакано.

ВЕЦИКИЙ (берет бумагу, читает). «Лимый понодок Филя! Зарибай своего выбшего дурга и вижи с ним! А я больше так жить не гому, вхатит! Выбшая нежа Нардикала – Света».

НАРДИКАЛ. Дивишь? То-то! Потоэму я дзесь.

ВЕЦИКИЙ. А как же нежа, Света?

НАРДИКАЛ. А Всета моя посевилась. (Начинает безутешно рыдать.) Звяла веверку и посевилась… В туателе… А засипку эту к гурди прилокола…

Вецикий растерянно молчит. Трясущимися руками Нардикал вынимает из сетки бутылку портвейна, пытается зубами снять пластмассовую пробку. Во время этой процедуры у него выпадает челюсть. Нардикал успевает ее подхватить, вставить обратно и вернуться к своему неблагодарному занятию. Вецикий вырывает у него из рук бутылку, достает ножичек-брелок, судорожно срезает пробку. Нардикал кивком благодарит, протягивает банку рыбных консервов. Вецикий долго с ней возится, но все-таки открывает. Нардикал прикладывается к бутылке, роется грязными пальцами в банке, выуживая рыбку, выуживает, блаженно откидывается, закрывает глаза, жует. Громко причмокивая. Вецикий некоторое время наблюдает, затем повторяет все, что только что проделал Нардикал. Повисает долгая пауза. Бывшие друзья молча допивают портвейн, закусывают.

(Закуривая новую папиросу.) А дге Финолов?

ВЕЦИКИЙ (пожимает плечами). Сам его джу.

НАРДИКАЛ (кивает на лежащего Мальчика). А это тчо за цапан?

ВЕЦИКИЙ. Дорственник.

НАРДИКАЛ. Чей?

ВЕЦИКИЙ. Финоловский.

НАРДИКАЛ. Ныс?

ВЕЦИКИЙ. Срокее, мдалший барт.

НАРДИКАЛ. Срантно – не нзал, тчо у него еще и бартья миеются.

ВЕЦИКИЙ. Я тоже.

НАРДИКАЛ. А тчо он дзесь ледает? И мучепо лежит?

ВЕЦИКИЙ. Я мудаю, он утсал и прилег.

НАРДИКАЛ. Ломодец!

Пауза.

ВЕЦИКИЙ. Ну тчо, по творой?

НАРДИКАЛ. Солгасен. (Передает Вецикию вторую бутылку.)

ВЕЦИКИЙ (срезает пробку, делает глоток). Рохошо шопла! (Передает бутылку Нардикалу.)

НАРДИКАЛ (пьет). Енидственная моя ортада в зижни.

ВЕЦИКИЙ. А казыму?

НАРДИКАЛ. Казыму? А тчо рохошего она нме рипнесла, тчо? Ванилидность и только. А вот елси бы я лыб кем-то дургим, я бы сечайс лиж, как све, как стоянащие дюли вижут.

ВЕЦИКИЙ. Не жил бы.

НАРДИКАЛ. Это мучепо, инретесно?

ВЕЦИКИЙ. Помуто. Я, напирмер, еще в тедстве четмал не жить, как све. Выбало, сижу ночью на смакейке в рапке и душу прегалдаю.

НАРДИКАЛ. Кому?

ВЕЦИКИЙ. Янсо кому, Гобу. Тчобы он ибзавил немя от быочной зижни.

НАРДИКАЛ. Ну и тчо?

ВЕЦИКИЙ. Тчо – тчо?

НАРДИКАЛ. Ибзавил он бетя от быочной зижни?

ВЕЦИКИЙ. Ибзавил. Не дивишь, тчо ли?

НАРДИКАЛ. Не-а. Смортю во све лгаза – нет, не ибзавил он бетя, не шывло.

ВЕЦИКИЙ. Лпохо смортишь, нзачит.

НАРДИКАЛ (рассудительно). Ты пьешь со мною протвейн, так?

ВЕЦИКИЙ. Доупстим.

НАРДИКАЛ. Не доупстим, а пьешь. Дисишь дзесь со нмою и пьешь. Так же,

как и я. Так?

ВЕЦИКИЙ. Так.

НАРДИКАЛ. Лседовательно, ты такой же, как я. Так? А я каникому Гобу душу не прегалдал и, лседовательно, чегони от него не лучопал. Я ропсто жил, как жилось и свё. Нзачит, ты и я – ондо и то же, янсо?

ВЕЦИКИЙ. Нет. Не ондо и то же. Я как лыб казымунтом, так казымунтом и отсался. А ты лыб казымунтом, но им не отсался, не шывло. Ты стал пьяциней и ванилидом, ты ортекся.

НАРДИКАЛ. Я не ортекался! Это она от немя ортеклась!

ВЕЦИКИЙ. Тко – она?

НАРДИКАЛ. Всета! Всета вместе с козымуй! Ортеклась и посевилась! И засипку к гурди прилокола, ортекаюсь, мол, я от бетя, Нардикал, не нужен ты нме лобше, тсупай к дургу всоему, Финолову! Вот так ледо лыбо, понял?

ВЕЦИКИЙ (вытряхивая в рот последние капли из второй бутылки). Понял.

НАРДИКАЛ (вытаскивает из сетки новую, передает Вецикию). И не дано на немя нгать, тчо тоэ я ортекся, не дано.

ВЕЦИКИЙ (кивает). Рохошо, не дубу. (Срезает пробку, прикладывается, передает Нардикалу.)

НАРДИКАЛ (пьет). Мы све тут в ондом лопожении, и я и ты. Корме Финолова.

ВЕЦИКИЙ. Мучепо тоэ корме Финолова?

НАРДИКАЛ. А потому тчо Финолов – казымунт стоянащий, не то, тчо мы. Он

и казыму – лизбнецы-бартья!

ВЕЦИКИЙ (обиженно). Это уже кидсриминация какая-то…

НАРДИКАЛ. Не кидсриминация, а двапра! (От этого страстного и громкого заявления нардикалова челюсть выпадает повторно, и он не успевает ее похватить.)

Вецикий и Нардикал на секунду замирают, затем принимаются искать выпавшую челюсть. Находят. Нардикал обтирает ее о рукав и вставляет обратно.

ВЕЦИКИЙ. А челюсть бете тко ледал?

НАРДИКАЛ. Рикилл, ныс финоловский. Рохоший такой кичмаль, нзаешь, ропсто виду даешься. Тозолые руки, стоянащий сермат всоего леда, не теча нам. (Пьет.) Вот еще пирмер – тоэ каким умом дано олдабать, тчобы ныса всоего в такую пескрептивную профессию опреледить! А, я бетя срапшиваю, каким? То-то! Лдя тоэго мурдость дано иметь оргомную и вучство дубущего неревоятное.

ВЕЦИКИЙ. В тоэм я с тобой солгасен. А вот мучепо она у бетя выдапает, а?

НАРДИКАЛ. Тко?

ВЕЦИКИЙ. Лечюсть рикилловская.

НАРДИКЛАЛ. Это по емой сбоственной нежребности – горовю я лсишком рголко и рошико окрытваю рот! А челюсть на масом леде рохошая, рпочная.

ВЕЦИКИЙ. Пожаки.

Нардикал с готовностью вынимает челюсть, передает Вецикию, беззубо и широко улыбаясь. Вецикий тщательно разглядывает предмет, одобрительно кивает, возвращает обратно.

НАРДИКАЛ. Ты вот лучше тчо нме ксажи, милвечелок, тко ты и котуда немя нзаешь.

ВЕЦИКИЙ. Не ксажу.

НАРДИКАЛ. Мучепо?

ВЕЦИКИЙ. Ты немя ударишь.

НАРДИКАЛ. Мучепо?

ВЕЦИКИЙ. Нет. Я жолден разгоравивать с ботой на ранвых. (Встает на колени, упирается руками в землю, так, что его голова оказывается на одном уровне с головой Нардикала.)

Некоторое время молча смотрят друг на друга, начинают тихо и тоскливо мычать. Освещение в саду становится еще более невнятным – сумерки сгущаются, появляется ветер, дерево слабо поскрипывает, и это единственный звук в мрачной и зловещей тишине сада.

НАРДИКАЛ (медленно и не очень разборчиво). А кем ты лыб, а? Кем ты ратобал?

ВЕЦИКИЙ (так же). Я ратобал… э-э… в сефре комунмального солубживания селенания… Рнавится?

НАРДИКАЛ (кивает). А я ратобал экелтриком… В «Мосэнерго»… Рохошо так, нзаешь, ратобал, ударником лыб… Тазем улсышал Карла… этого… Палмера… и тсал ударником в дургой сефре… Стал ударником казымульных минструентов… Рохошая ракьера, двапра?

ВЕЦИКИЙ. Двапра. Рохошая.

НАРДИКАЛ. А ведь гом жить как све дюли. Тка нет – в кусиссвто полез. Чазем полез, не нзаю.

ВЕЦИКИЙ. Рудак мутопо тчо.

НАРДИКАЛ. Венро. Рудак. А нзаешь, какой я рохоший экелтрик – гому све разорбать и сорбать, любую нетхику, любой гамнитофон, вот хоть вот тэо дарио. (Тычет в сторону радиолы.) Ты нзаешь, тчо это, нет? Это палмовая дариола, ревмён емой ютонси. Чохешь я ее сейчас разребу?

ВЕЦИКИЙ. Нет

НАРДИКАЛ. Я ее так сечайс разребу, тчо ты крякнешь.

ВЕЦИКИЙ. Не дано разрибать, ноа чужая.

НАРДИКАЛ. Дзесь чегони чужого нет, дзесь све мое, наше с ботой, няпол?

ВЕЦИКИЙ. Так точно.

НАРДИКАЛ. Я – экелтрик всышего раздяра, я бете сейчас пожаку лексс… (Отталкивается колодками, подкатывает к радиоле.) Двапра, у немя минструентов туне, но это чегони, я срапвлюсь…

ВЕЦИКИЙ. Не дано, Нардикал, зазявывай!

НАРДИКАЛ. Дано! (Пытается ногтем большого пальца отвинтить винты задней крышки радиолы.)

Вецикий обреченно машет рукой и ползет на четвереньках в сторону лежащего Мальчика. На полпути останавливается, оборачивается к креслу.

ВЕЦИКИЙ (зовет). Зюси! Зюси!

С кресла никакого ответа не следует, и Вецикий, еще раз махнув рукой, продолжает движение. Он подползает к Мальчику почти вплотную, ложится рядом, несколько раз дотрагивается до его плеча.

(Очень тихо, так, чтобы не слышал Нардикал.) А ты знаешь, ты прав… Я вот сейчас разговаривал с этим… экелтриком ёба… (Зажимает рот.) Прости. (Открывает рот.) Прости. И ты знаешь, я понял. Мы же никогда и не думали о том, что мы доживем. Конечно, мы пели про смерть и все такое, но мы никогда не думали, что она-то как раз и не пела, что она вообще без голоса, что мы ей на ху… ой, не нужны, прости… Ей-то было наплевать на наши серенады… А мы стояли под окном и орали, ожидая ее благосклонности. Козлы! (Тихонько смеется.) Я здесь, Инезилья, я здесь, под окном… (Корчится.) А ее… там не было… Окно – нарисованное… Мы сами его и нарисовали… (После долгой трезвой паузы.) Я сейчас выпил, это да, от меня разит, но ты не подумай, что я ничего не соображаю, я очень даже в уме, я ведь тоже сидел на скамейке в парке для будущих дегенератов. Слышишь меня, да? (Толкает Мальчика в плечо, но тот не отвечает.) Смерти нет, а страх есть. (Пауза.) Смерти нет, а страх есть. (Улыбается.) Смерти нет, а страх есть. Это я о бесе роговю. (Быстро.) А ты?

Пауза. Мальчик молчит. Раздается металлический звон – это Нардикал добрался до внутренностей радиолы и выбрасывает оттуда детали.

(Оглядывается, затем снова к Мальчику.) А ты, а? Как там у бетя?

МАЛЬЧИК. У немя – нет.

ВЕЦИКИЙ. Чего – нет?

МАЛЬЧИК. Страха у немя нет.

ВЕЦИКИЙ. Но ты же сам говорил, что ты трус.

МАЛЬЧИК. Говорил. Ну и что?

ВЕЦИКИЙ. Как это – что? Ты же трус. А-а – понял, вопрос: ты трус в малом или в большом?

МАЛЬЧИК. Я не знаю.

ВЕЦИКИЙ. Как это?

МАЛЬЧИК. А так. Смерти нет и страха нет. Понял?

ВЕЦИКИЙ (шепотом). Нет.

МАЛЬЧИК (тоже переходя на шепот). Ну и дурак. Ницше надо читать.

Пауза. Затем – взрыв: Вецикий начинает хохотать, оглушительно и дико. Нардикал вздрагивает и оборачивается – Вецикий продолжает смеяться.

НАРДИКАЛ (кричит). Заткнись!

Но Вецикий не затыкается, наоборот, смех становится еще более громким и идиотским.

Заткнись, вослочь!

Вецикий продолжает. Нардикал вытаскивает изо рта челюсть и бросает ее в Вецикия. Промахивается – челюсть улетает в неизвестном направлении. Вецикий же неожиданно прекращает смеяться и снова поворачивается к Мальчику.

ВЕЦИКИЙ. Я здесь, Инезилья. Дальше.

Мальчик молчит. Нардикал что-то беззвучно шлепает губами и отворачивается, возвращаясь к своей работе.

(Шепотом.) Я здесь, говори.

МАЛЬЧИК. Нечего говорить. Проиграл ты.

ВЕЦИКИЙ. Проиграл? Что я проиграл?

МАЛЬЧИК. Всё. (Переворачивается лицом вверх, дотрагивается до голубой ленты.) Видишь?

ВЕЦИКИЙ. Вижу.

МАЛЬЧИК. Что это?

ВЕЦИКИЙ. Лента Всемирного Героя.

МАЛЬЧИК. Кому она.

ВЕЦИКИЙ. Бете.

МАЛЬЧИК. Всё. Ты сам сказал. Это ты сказал. Ты проиграл, Сережа.

Пауза.

ВЕЦИКИЙ. А помнишь, мы сидели с тобой за одной партой?

МАЛЬЧИК. Не помню.

ВЕЦИКИЙ. То есть?

МАЛЬЧИК. Очень просто. Не помню.

ВЕЦИКИЙ. А «Эбби Роуд» тоже не помнишь?

МАЛЬЧИК. Тоже.

ВЕЦИКИЙ. А «Шизгару»?

МАЛЬЧИК. Тоже.

ВЕЦИКИЙ. А что же ты помнишь?

МАЛЬЧИК. Скамейку помню. Парк помню. Ночь помню. Мальчика на скамейке помню. Остальное – не помню.

Пауза. Нардикал гремит выброшенными из радиолы деталями.

ВЕЦИКИЙ. А ты не врешь?

МАЛЬЧИК. Не вру.

ВЕЦИКИЙ. И ты не помнишь, тко ты?

МАЛЬЧИК. Не помню. Думаю, что я никогда этого не знал. Уверен, что так оно и есть.

ВЕЦИКИЙ. Это символ?

МАЛЬЧИК. Послушай, Сережа, это уже неинтересно, ты задаешь глупые вопросы. Будет лучше, если ты помолчишь.

ВЕЦИКИЙ. Хорошо. Как скажешь.

Пауза.

МАЛЬЧИК (тихо, в небо).  Нам давно уже минуло шестьдесят четыре… Будешь ли ты любить меня так же, как любишь сейчас… Моя карма еще не выполнена, и это самое противное, что может быть… Я знаю, что бетя нет, но будешь ли ты, когда не будет немя… Ничего не случилось, ну исчезла Британия, ну и что… А мы све еще живы… И нет ничего, что удерживало бы нас здесь, но мы до сих пор здесь, по самые брови… Зачем-то и почему-то… Нме хочется плакать, вот видишь, я уже цитирую Синфилда и следовательно, это, кажется, эпитафия… «Стена, исписанная пророками, трещит по швам…» Я наблюдаю за неизбежностью и только, это все, что мне еще под силу… Я не верю, что я жил, спасибо скамеечке, спасибо свем за то, что подтверждали это, не жалея сил, это отрадно, тошиба, как говорится, тошиба… «Знание – смертельный друг, когда некому устанавливать правила…» Там еще есть что-то интересное… Сейчас вспомню и переведу… (Пауза.) Вот: «Я знаю, человечество в руках дураков». Какой он наблюдательный, этот мальчик Синфилд! И вывод неожиданный, правда? (Тихо смеется.) Ну вот я и прожил, ну вот и заканчиваю… Всё, что я делал не стоило того, чтобы делать, но я све равно продолжал… Что это? И зачем? Может быть, это слабость, простая человеческая слабость, я же был в теле, я же был здесь? (Кричит.) Зачем я был здесь?!

Нардикал оборачивается на крик, Вецикий приподымается, успокаивающе машет рукой, Нардикал опять что-то шлепает губами и отворачивается.

ВЕЦИКИЙ (Мальчику, шепотом). По-моему, это глупый вопрос. Ты здесь и этого достаточно.

МАЛЬЧИК (тоже шепотом, с улыбкой). Сколько раз бете говорить, немя здесь нет.

ВЕЦИКИЙ. Ты здесь. Я могу до бетя дотронуться, вот. (Дотрагивается.) Я до бетя дотронулся, видел?

МАЛЬЧИК. Я видел, как ты дотронулся до своей собственной галлюцинации. Я финоловский дубль, и скоро ты убедишься в тоэм.

ВЕЦИКИЙ. Когда?

МАЛЬЧИК. Когда рак на горе свистнет. Когда лебедь закричит. Когда щука заблеет. А точнее, когда Он придет. Когда печать снимет Седьмую. Когда сделается безмолвие на небе, как бы на полчаса. И увижу я семь Ангелов, и дано им будет семь труб.  Придет иной Ангел, и станет перед жертвенником, держа золотую кадильницу. И дано ему будет множество фимиама, чтобы он с молитвами свех всятых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознесется дым фимиама с молитвами свех всятых от руки Ангела. И возьмет Он кадильницу, и наполнит ее огнем с жертвенника, и повергнет на землю: и произойдут голоса и громы, и молнии, и землетрясение. И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовятся трубить.

ВЕЦИКИЙ. Ты что, издеваешься?

МАЛЬЧИК. А ты разве этого не заметил?

ВЕЦИКИЙ (после паузы). Я догадался. Но не сразу.

МАЛЬЧИК. Не расстраивайся – фимиам будет. Правда, вонючий, в духе Лопа Камарткни, но бете понравится.

ВЕЦИКИЙ. Не понимаю, говори яснее.

МАЛЬЧИК. Яснее нельзя. Откровение есть откровение, оно свегда с душком, с едким ползучим дымом жженой козлиной шерсти и сладкого мяса.

ВЕЦИКИЙ. Кончай, я никогда не играл психоделии…

МАЛЬЧИК (обрывает). Ошибаешься.

ВЕЦИКИЙ (пронзительным свистящим шепотом). Как перед Христом Богом…

МАЛЬЧИК (обрывает). Бога нет.

Дикий удар грома – небо над садом раскалывается на две черные половины ослепительной вспышкой – толстая и ветвистая молния рассекает пространство и вонзается в землю. Затем треск и грохот сменяются новой, но уже безмолвной иллюминацией – яркие всполохи, варьируя цветовой спектр, обрушиваются на задник. В глубине сада появляется высокая и странная фигура, окруженная зловещим зеленоватым ореолом. Фигура эта напоминает мужчину со сверкающей трубой в руке, вскинутой для пронзительного гласа. И действительно глас незамедлительно раздается, звук трубы перекрывает шум нарастающей бури, кажется даже, что фигура кричит, а точнее, ревет каким-то невыразимым звериным ревом. Это длится буквально полсекунды, затем грохот и вспышки прекращаются, рев тоже. Наступает кромешная тишина. Ну а кроме кромешной тишины образуется также и кромешная темнота.

ВЕЦИКИЙ (севшим от страха голосом). Спички у кого-нибудь есть?

Молчание. Спички есть у Нардикала, но он явно не может этого сообщить, ибо у него отсутствует челюсть. Возможно, он даже шлепает в темноте губами.

(Мальчику.) Мальчик, ты куришь?

МАЛЬЧИК (спокойным и чуть насмешливым голосом). Бросил.

ВЕЦИКИЙ. Черт!

ГОЛОС (из той части сада, где находилась фигура с трубой). Черта нет.

ВЕЦИКИЙ (быстро). Тко это сказал?

ГОЛОС. Я.

ВЕЦИКИЙ. Тко – я?

ГОЛОС. Зрячий да узрит.

ВЕЦИКИЙ (раздраженно). Кончай цитировать! Тко – ты?

Приглушенное хихиканье.

Нардикал, у бетя же есть спички – брось их дюса! Быстрей!

Снова хихиканье и бренчание спичечного коробка, брошенного к ногам Вецикия. Вецикий нагибается, поднимает коробок, вытаскивает спичку, нервно чиркает, появляется маленький огонек. Спичка быстро гаснет, успев осветить только злое лицо Вецикия и смутные тени в глубине сада.

ГОЛОС. Так ледо не пойдет. Рбосай их нме.

Вецикий с силой запускает коробок в глубину. Непродолжительное шуршание, огонек и рука, держащая подсвечник. Спичка зажигает три свечи, и этого уже достаточно, чтобы рассмотреть странного визитера. Им оказывается ВАПЛИК, высокий пожилой мужчина в длинной сутане темно-фиолетового цвета, символизирующей непонятно какую религию. Второй спичкой Ваплик зажигает еще четыре свечи, медленно и с достоинством кланяется собравшимся. Вецикий с опаской вглядывается в фигуру с семисвечником, с удивлением обнаруживая, что в другой руке Ваплик сжимает покореженный пионерский горн. Ваплик замечает вопросительный взгляд и, поднеся горн к губам, издает новый звук, гораздо менее устрашающий нежели предыдущий. Опускает руку и не очень пристойно смеется.

ВЕЦИКИЙ (все еще не узнавая). Тко ты?

ВАПЛИК. А ты?

ВЕЦИКИЙ. Не твоего муа ледо. Сейчас я к бете орбащаюсь. Тко ты и тчо ты дзесь ледаешь?

ВАПЛИК. Я Ангел, принес седьмую трубу. Вот только не знаю, куда ее девать.

ВЕЦИКИЙ. Засунь ее бесе в пожу! Тоже нме тушник нашелся!

ВАПЛИК. Не сквернолсовь, Сережа, я тоэго не блюлю.

ВЕЦИКИЙ. Октуда ты нзаешь, как немя возут?

ВАПЛИК. Тоже нме бином Ньютона! Я Ангел, нме лопожено всё нзать, дзесь и там, на Бене и на Мезле.

ВЕЦИКИЙ. Кончай прирудиваться! Тко ты такой? Быстро!

ВАПЛИК (быстро). А ты немя равзе не унзаешь?

ВЕЦИКИЙ. Не унзаю!

ВАПЛИК. А ведь когда-то ты засипывал со нмой всой певрый сольный альбом.

Пауза. Вецикий вглядывается пристальней.

ВЕЦИКИЙ (менее раздраженно и более осторожно). Мало ли тко со нмой чего засипывал. Тчо я, свех мопнить жолден, тчо ли?

ВАПЛИК. Жолден. Мои левиколепные пассажи на белзадовом басу врезались в зомги и более таналтливых казымунтов. Вспомни, ты тохел Джако Пасториуса, и ты его лучопал.

ВЕЦИКИЙ (изумленно). Павлик?

ВАПЛИК. Ваплик, мой дург, Ваплик.

ВЕЦИКИЙ (на выдохе). Ну ты даешь…

ВАПЛИК (скромно). Даю.

ВЕЦИКИЙ (все еще не приходя в себя). А как же ты… Тчо же ты… Мучепо так?

ВАПЛИК. Как?

ВЕЦИКИЙ. Мучепо ты в сутане, с дудкой, с этим… допсвечником?

ВАПЛИК (улыбаясь). А ты равзе не нзаешь? Я священник.

ВЕЦИКИЙ. Тчо-о-о?

ВАПЛИК. Я лучопил приход. Тазем отперял его. Тазем свона лучопил. Тазем… (Тихо и заговорщицки.) Я сейчас в бегах. Ты же нзаешь, тчо ропизошло, когда Ватикан и Израэль обупликовали свитки Мертвого моря. Свех вытолкали в шею.

В этот момент безмолвный доныне Нардикал приходит в движение. Он вскакивает, если можно так выразиться относительно безногого, и несется на своей тачке к Ваплику с нечленораздельным ревом. Утыкается ему в колени, начинает завывать и постанывать, обливаясь пьяными слезами.

(Глядя на Нардикала, Вецикию.) Тко это?

ВЕЦИКИЙ. Нардикал, наш бабаранщик, мопнишь? Ему гони ортезали, он теперь ванилид.

ВАПЛИК (наклоняется, бросает Нардикалу монетку, машинально поглаживая его череп). Тчо, лобно бете, да? Тчо, гони бете ортезали, да? Ванилид ты мой неналгядный…

Нардикал жалобно скулит, но монетку забирает.

(Вецикию.) Он тчо, немой?

ВЕЦИКИЙ. Нет, ропсто он челюсть отперял, дзесь, в саду.

ВАПЛИК. Так дано же ее найти, наш всятой догл, христианское силомердие.

ВЕЦИКИЙ (машет рукой). Пододжет пьяцина, упсеется. Ты нме чулше вот тчо каскжи, как это бетя урогаздило в священники податься, а?

ВАПЛИК (продолжая гладить Нардикала). Никак. Звял и подался.

ВЕЦИКИЙ. Не темни. Я, напирмер, чегони не нзал даже, ты ропсто пропал с поля рзения и кинто не гом заскать куда. (Тяжело дышит.) Ну?

Пауза. Ваплик перестает гладить кардикалову голову.

ВАПЛИК (тихо). Я вдург няпол, тчо све это от дьялова, вся эта казыму наша, да и не только наша… Пторивно это Гобу, пторивно, сикушение это, вообще ртовчество как таковое…

Пауза.

ВЕЦИКИЙ. Ну? А дальше?

ВАПЛИК. Дальше – тишина… чолмание… покой бенесный… дарость тихая, мурдая… сероцазние…

ВЕЦИКИЙ. Похоже. А дальше?

ВАПЛИК. Не нзаю. Дальше, наревно, Гоб.

ВЕЦИКИЙ. Смерть?

ВАПЛИК. Нет, не смерть. Гоб. Ты поминаешь, о чем я?

ВЕЦИКИЙ. Поминаю. Сам об тоэм мудал. Рамузеется, в полседнее ревмя. (Задумывается.) Но как же быть со свеми этими свитками, со свей тоэй ситорией о доплиности Христа?

ВАПЛИК (еще тише). Не нзаю, я ропсто не ревю во све это, ибо лгавное – это рева, без ревы никуда.

ВЕЦИКИЙ (мрачно). Никуда и не хочется.

Пауза. Нардикал опять начинает скулить, тихо и жалобно. Ваплик возвращает свою руку на голову Нардикала, гладит.

ВАПЛИК (Нардикалу, ласково). Ну тчо, лючесть дано твою найти, двапра?

Нардикал усиленно кивает, мычит.

(Вецикию.) Сережа, куда он ее подевал?

ВЕЦИКИЙ. Куда-то туда бросил. (Показывает рукой.) Пойдем.

Освещенные огнями семисвечника, отправляются на поиски. На предполагаемом месте Вецикий опускается на колени. Ваплик совершает крестное знамение. Так они и ищут – Вецикий ползает на четвереньках по земле, а Ваплик следует за ним, освещая ему путь высоко поднятым семисвечником. Поиски проходят медленно, обстоятельно, Вецикий исследует каждый сантиметр пространства.

ВАПЛИК (говорит медленно, с остановками, как бы про себя). Они мудают, тчо поиски тисины так же ропсты и безболезненны, как поиски лючести. Они мудают, тчо жизнь – это бесплатная позедка на травмае и тчо в их вагон никогда не войдет контролер. Прости их, гопсоди, как прощаешь ты немя, когда я немощен и слаб, когда сонмеваюсь в Бете, когда сикушения обступают немя со свех сротон и я готов поддаться, ибо не девают они, тчо ртовят, ибо дух их еще не способен отстраниться от тел их и вознестись над мирской суетою, над лежаниями недотойсного и ргязного, над мыслопами и гобатстве и лсаве. Погоми им в турдах их прадевных, погоми им в залбуждениях и обишках, ибо левик Ты и милостив, и нзаешь души их светлые и гоболюбивые, ибо Ты, Гопсоди, все-кати есть.

МАЛЬЧИК (громко и цинично). Все-кати нет!

ВАПЛИК (вздрагивает и оборачивается). Тчо?

МАЛЬЧИК. Что слышал. Нету его, поп, нету.

ВАПЛИК (напряженно вглядываясь в темноту). Тко ты? Тко тоэ роговит?

МАЛЬЧИК. Я.

ВАПЛИК. Тко – я?

МАЛЬЧИК. Дург твой, Финолов. Не узнаешь?

ВАПЛИК (подходя ближе). Ты, кажется, отрок. А Финолов постарше будет, лет на шестьдесят.

ВЕЦИКИЙ. Да что ты с ним разговариваешь – это же сопляк ненормальный, выблядок тольтекский! Свет не уноси, эй!

ВАПЛИК (останавливаясь). Но он же тут про Господа трактует…

ВЕЦИКИЙ. Ну и пусть бесе трактует, ты не слушай, свети давай!

ВАПЛИК. Нет-нет, как это… Он же тут в чем-то сонмевается, надо разъяснить подростку…

ВЕЦИКИЙ. Нечего ему разъяснять – он атеист.

ВАПЛИК. Тем более.

ВЕЦИКИЙ (раздраженно). Тогда отдай светильник и разъясняй, а мы тут сами как-нибудь, без теологии…

Ваплик отдает семисвечник Вецикию, возвращается к Мальчику, присаживается на корточки.

ВАПЛИК. Ну-с, что имеете сказать, молодой человек?

МАЛЬЧИК. Не имею. Ничего не имею сказать, ибо скучно мне.

ВАПЛИК. То есть как?

МАЛЬЧИК. А так. Скучно. Скучно и тоскливо разговаривать на подобные темы. Вы понимаете? Вы понимаете, что означают эти исконно русские наречия?

ВАПЛИК. Кажется, да.

МАЛЬЧИК. Вряд ли. А если кажется, креститься надо.

ВАПЛИК. Я крещенный.

МАЛЬЧИК. Нисколько в этом не сонмеваюсь – ты бы иначе сана не получил.

ВАПЛИК. Я све-кати не понимаю предмета претензий ваших к христианству…

МАЛЬЧИК (обрывает). Ницше надо читать. (Смеется. Замолкает.) Да их у немя и нет, старичок, ибо предмета нет, христианства, то бишь.

ВАПЛИК. Позвольте, молодой человек. Как это – нет?

МАЛЬЧИК. Очень даже просто. Иисус, если он даже и существовал, был первым и последним христианином.

ВАПЛИК. Ну, это отнюдь не новая концепция…

МАЛЬЧИК (обрывает). А я и не говорю, что новая, я говорю, старая, очень старая, времен Константина, императора. Фому читали?

ВАПЛИК (строго). Это апокриф.

МАЛЬЧИК. Разумеется. Я, например, тоже апокриф. А вот ты, поп, нет. Ты, поп, каноническое издание.

ВАПЛИК. Я не поп!

МАЛЬЧИК. А кто ты, старичок?

ВАПЛИК. Я священнослужитель!

МАЛЬЧИК. Бывший, не забывай, бывший. Кончилось твое время, накрылось медным тазом. Вот ты сейчас нам тут телегу свою про музыку двигал – хороша, нечего сказать! Говорил, мол, слабость это, искушение. А может быть, это ты слаб, а? Не задумывался? Подумай на досуге, подумай, мой бете восет, у тебя теперь много свободного времени намечается.

ВАПЛИК. Кто ты такой, черт подери?! И какого черта ты мне советы даешь?!

МАЛЬЧИК. Не богохульствуй.

ВАПЛИК (взрываясь). Заткнись, сопляк!

МАЛЬЧИК (тоже кричит, утрируя гнев). Не заткнусь!

ВАПЛИК. Заткнись!

МАЛЬЧИК. Не заткнусь!

ВАПЛИК. Заткнись, гад!

ВЕЦИКИЙ (перекрывая крики). Заткнитесь оба!!!

Внезапная пауза. Вецикий злобно смотрит на конфликтующих – он уже совершил почти полный круг по саду в поисках нардикаловой челюсти, но так ничего не нашел. Нардикал смотрит в сторону Ваплика, беспомощно пошлепывая губами. Ваплик делает успокаивающий жест.

ВАПЛИК (Мальчику, ласково). Андрюша, давай говорить спокойно, по существу. Я понимаю, ты свегда был индивидом неординарным, постоянно сонмевающимся, рефлексировавшим все, что только возможно было рефлексировать…

МАЛЬЧИК (обрывает). Хорош, поп, не оправдывайся. Ну вспылил – бывает. Будь проще, не соотноси себя и свои поступки с абстракцией, советую.

Пауза.

ВАПЛИК (осторожно). А абстракция, это что?

МАЛЬЧИК. Бог.

Ваплик вздрагивает и закрывает рот рукой.

(Спокойно, без улыбки.) Ну что, случилось что разве? А? Что ты задергался? Никакого грома, никаких молний – све нормально, природа тиха, Бог тоже. Как видишь, никакой кары небесной не последовало.

ВАПЛИК. Вижу. Но она может и не последовать, явно, со спектаклем. Она может быть скрытой, завуалированной, отдаленной по времени.

МАЛЬЧИК. Времени нет. Нечему удаляться и нечему приближаться, этому сейчас уже и в школах учат. Ты давно не заглядывал в начальную общеобразовательную? Загляни, побеспокойся. Там тебе все объяснят. И перестань стрематься, смотреть противно.

ВАПЛИК. Куда?

МАЛЬЧИК. На тебя. Или ты тоже, как этот… (Кивает в сторону Вецикия.) Смерти нет, а страх есть, да?

ВАПЛИК (неуверенно). Не знаю…

МАЛЬЧИК. Ты просто бессознательная свинья, такой же, как и все прочие. Ты ничем от них не отличаешься, разве что гардеробом. (Улыбается.) А ты не пробовал голышом походить? Успокаивает.

ВАПЛИК (еще более неуверенно). Грех это…

МАЛЬЧИК. Грех, это когда тебе предлагают кое-что, и ты соглашаешься. Когда говорят, нет, ты не такой каким кажешься, ты совсем-совсем другой, ты даже сам не знаешь какой ты. Ну и так далее – изменись, приди в себя, стань тем, кто ты есть на самом деле, а мы тебе дадим конфетку, большую, сладкую, сильно пахнущую… И ты соглашаешься. И тогда это – грех. Грех в приятии, а не в предложении, на собственном опыте испытал. А вот когда ты на амвон без трусов взойдешь, тут-то все и изменится, сразу в себя вернешься. И пастве понравится, гарантирую. Да и Богу тоже. Там, где он сейчас предположительно пребывает, материи нет, в прямом и переносном смысле.

ВАПЛИК. А там, это где?

МАЛЬЧИК. В Царствии Небесном.

Удар грома, сверкание молнии, пауза, дождь. Первыми приходят в движение Нардикал и Вецикий – они бросаются под дерево после непродолжительных бессмысленных метаний. За ними следует и Ваплик, пятясь задом от Мальчика. Мальчик же меняет позу на сидячую и наблюдает за собравшимися под деревом, крона которого покрыта целлофановой пленкой, это становится заметно только сейчас, во время дождя.

Горящий семисвечник освещает Ваплика, Вецикия, Нардикашла, мумию. Остров света посреди мрачных, темных, мокрых просторов сада, волшебная и печальная композиция.

Мальчик встает, смотрит ввех, словно только сейчас замечая падающую с небес воду, и направляется к траурному ящику из-под мумии. Снимает крышку, залезает внутрь, закрывает крышку. Пауза. Дождь заканчивается. Вецикий стукает себя по лбу.

ВЕЦИКИЙ. Сосвем залыб – там же Зюси! (Показывает на финоловское кресло.) Она же вся прокомла, она же вопсаление легких заратобает! (Порывисто вскакивает и трусит к креслу, слегка приборматывая на ходу.) Ургобили сратушку… заромозили-затусдили… (Подбегает к креслу, принимается разворачивать одеяло.)

Ваплик оживляется, потихоньку двигает к креслу. Следом за ним – шлепающий губами Нардикал на своей тачке. Вецикий открывает последний виток одеяла, дико орет. Среди бесчисленных характеристик этого вопля доминирующей является «обреченность». Вецикий даже отшатывается назад и сгибается, словно от удара в пах. Глазам Ваплика и Нардикала предстает следующий натюрморт: в кресле, обхватив колени, сидит двенадцатилетняя девочка с открытыми и слегка остекленевшими глазами, обложенная со свех сторон свежими полевыми цветами и разнообразными спелыми фруктами. На ней беленькое в горошек платьице, высокие белые гольфы и сандалеты в дырочках. Ваплик удивленно замирает, Нардикал тоже, Вецикий остается в шоковом, почти истерическом состоянии.

(Бормочет.) Дубли-дубли-дубли-дубли… Кругом одни дубли… Там-сям-сям-там одни дубли-дубли-дубли… Детские дубли-дубли… Финолов-дубль, Зюси-дубль, Я-дубль, Он-дубль, Све-дубль, Тко-дубль, А-дубль, Б-дубль, В-Г-Д-Ж-З-дубль, К-Л-М-Н-О-П-Р-С-Т-дубль…

ВАПЛИК (осторожно). Ведочка, как вас возут?

ВЕЦИКИЙ. Ведочка, как ваш мазут? (Смеется.) Так же, как и свегда, тошиба, мазут дублированный, спасибо, то есть, тошиба, то есть, дубль-тошиба, дубль-дубль-тошиба!

ВАПЛИК. Ведочка, как вас во…

ВЕЦИКИЙ (перебивает). Девочка, дано горовить, девочка. Она – из устаревшей лексики.

ВАПЛИК. Девочка, как вас зовут?

ВЕЦИКИЙ. Тебя, тебя, а не вас! Рудак сратый!

ВАПЛИК. Девочка, как тебя зовут?

ВЕЦИКИЙ. Никак! Зюси ее зовут, Зюси! Понял?

ВАПЛИК (Вецикию, грозно). Чолми! (Девочке.) Девочка, как тебя зовут?

Пауза.

ВЕЦИКИЙ. Ага, так она и сказала…

ВАПЛИК (Вецикию, еще более грозно). Чолми, я заскал! (Ласково.) Девочка, я к тебе обращаюсь. Как тебя зовут, золотце?

ДЕВОЧКА (быстро, капризным писклявым голоском). Мне мамочка запрещает разговаривать с незнакомыми мужчинами.

ВАПЛИК. Какой же я незнакомый? Наоборот, я твой самый близкий знакомый, я твой духовный пастырь, так заскать.

ДЕВОЧКА. Что? Как вы сказали? Пластырь?

ВАПЛИК. Пастырь, девочка, пастырь. Пластырь – это сосвем другое.

ДЕВОЧКА. Я знаю. Пластырь – это когда ранка бывает, когда болит, когда…

ВАПЛИК (перебивает). Пластырь лечит недуги физические, то есть, телесные, а пастырь лечит недуги душевные, нравственные. Понимаешь, нет?

ДЕВОЧКА. Ага.

ВАПЛИК. Что – ага?

ДЕВОЧКА. Вы – врач, да?

ВАПЛИК. Ну… в общем…

ДЕВОЧКА. А с врачом разговаривать можно, мне мамочка велит ничего не скрывать, когда дядя доткор…

ВАПЛИК (перебивает). Да погоди ты про свою мамочку! Ты мне вот что скажи…

ДЕВОЧКА (настойчиво). Мамочка хорошая, мамочка свегда рвапильно го…

ВАПЛИК (здорово повышая голос). Хватит! Хватит про мамочку!

Пауза. Девочка обиженно замолкает, поджимает губки, исподлобья посматривает на Ваплика. Вецикий сдавленно смеется.

ДЕВОЧКА (очень серьезно, приняв решение). Хорошо, я вас слушаю, товарищ доткор.

ВАПЛИК (кричит). Я не товарищ!

ДЕВОЧКА (испуганно). Хорошо. Дяденька.

ВАПЛИК. Я не дяденька! Я пастырь, пастырь, дура!

ДЕВОЧКА. Я не дура!

ВАПЛИК (сдерживаясь). Не дура, ладно, извини. Я хочу тебе объяснить, кто я такой. Чтобы между нами не было никаких недоразумений.

ДЕВОЧКА (с готовностью). Я поняла. Недоразумений не будет. Я слушаю вас, мой пластырь.

ВАПЛИК (сквозь зубы). Черт тебя подери…

ДЕВОЧКА. Не ругайтесь. Ругаться нехорошо. Моя мамочка говорит, что ругаются только плохие люди, дураки.

ВАПЛИК. Ломодец! Твоя мамочка – ломодец! Ты тоже ломодец!

ДЕВОЧКА (скромно). Я знаю.

ВАПЛИК. Прекрасно! Вот и объясни мне, ломодец, кто ты такая и как тебя зовут.

ДЕВОЧКА (заученный текст). Немя зовут Олечка Калашникова, я живу в Оренбурге на улице Ленина, дом двадцать два, квартира пять, учусь в школе номер три, мне двенадцать лет.

Пауза. Девочка довольно улыбается. Ваплик облегченно кивает, оборачивается к Вецикию, смотрит вопросительно. Вецикий тоже кивает, как бы подтверждая услышанное.

ВЕЦИКИЙ. Я же говорил – она дубль.

ВАПЛИК. Чей дубль?

ВЕЦИКИЙ. Зюси. Детский дубль взрослой Зюси.

ВАПЛИК. Не понимаю. Объясни.

ВЕЦИКИЙ. Тольтеки.

ВАПЛИК. Что – тольтеки? Кто такие?

ВЕЦИКИЙ. Тольтеки – Центральная Мексика.

ВАПЛИК. Дальше.

ВЕЦИКИЙ. Очень неглупые люди были. Дубли свои умели выделять. Конечно, не все умели, а только избранные, но и этого достаточно.

Пауза.

ВАПЛИК. Я ничего не понял. (Кивает на Девочку.) Она – тольтек?

ВЕЦИКИЙ. Она – Зюси, Оля Калашникова, девочка из Оренбурга.

ВАПЛИК. Зюси старая.

ВЕЦИКИЙ. А вот Зюси молодая.

ДЕВОЧКА (обиженно). Я не Сюся, я Олечка.

ВАПЛИК (Девочке). Помолчи! (Вецикию.) Почему Зюси умеет выделять свой дубль? Как? Тко ее научил?

ВЕЦИКИЙ. Не нзаю. Только что здесь был еще один дубль, финоловский. Ты его видел, разговаривал с ним, спроси у себя, что это было.

ВАПЛИК (медленно, показывая на ящик). Мальчик?

ВЕЦИКИЙ. Он самый.

ВАПЛИК. Так он тоже дубль?

ВЕЦИКИЙ. Тоже.

ВАПЛИК. Как и она?

ВЕЦИКИЙ. Как и она.

ДЕВОЧКА (плаксиво). Я не дубль, я Олечка Калашникова, я мамочке расскажу…

ВАПЛИК. Что здесь происходит? Откуда все эти чертовы дети?

ВЕЦИКИЙ. Я мудаю, что из кресла.

ВАПЛИК. Откуда?

ВЕЦИКИЙ. Из кресла. (Показывает на финоловское кресло.) Видишь? Вот из этого кресла они все и вышли. Как из гоголевской «Шинели». Сначала мальчик, потом девочка.

Ваплик поворачивается в сторону кресла, молчит.

Можно попробовать. Сесть в него и попробовать.

ВАПЛИК. Что попробовать?

ВЕЦИКИЙ. Выделение. Садишься старым, встаешь молодым. Не хочешь?

ВАПЛИК. А ты?

ВЕЦИКИЙ. Я – не хочу.

ВАПЛИК. Почему?

ВЕЦИКИЙ. Не люблю дешевых воспоминаний.

Пауза.

ВАПЛИК (колеблется). С одной стороны, можно, конечно, и сесть… С другой стороны, лучше не садиться… Ты как думаешь?

ВЕЦИКИЙ. Никак.

ВАПЛИК. Понятно. (После паузы.) Нет, не буду. Сказано, не искушай. Не буду.

ДЕВОЧКА. Я могу сесть, если надо. Я смелая.

Ваплик и Вецикий смотрят на Девочку, оценивая сказанное. Вмешивается Нардикал – мычит и отчаянно жестикулирует.

ВЕЦИКИЙ. Что, ты хочешь, Нардикал, да?

Нардикал усиленно кивает.

ВАПЛИК. А ты не боишься?

ВЕЦИКИЙ. Помолодеть хочет. (Улыбается.) Ладно, поехали, поможем тебе, старичок.

Нардикал подъезжает к креслу. Ваплик, Вецикий и Девочка помогают Нардикалу взобратья, накрывают одеялом, отходят на солидное расстояние, смотря. Проходит минута. Ничего не немяется.

ДЕВОЧКА (шепотом). Ему надо лицо закрыть, у меня так было.

ВЕЦИКИЙ (тоже шепотом). Правильно. Финолов тоже с головой накрывался. (Подходит к застывшему Нардикалу, исполняет.)

Нардикал превращается в подобие мумии. Кокон из зеленого одеяла. Пауза.

ВАПЛИК. Ну что, так и будем стоять?

ВЕЦИКИЙ. Надо подождать, пока уснет.

ВАПЛИК. Может быть, ему еще и колыбельную спеть?

ВЕЦИКИЙ. Все зависит от желания. Хочешь – пой.

ДЕВОЧКА. Я знаю одну очень красивую.

ВЕЦИКИЙ. Чего – красивую?

ДЕВОЧКА. Колыбельную.

ВЕЦИКИЙ (улыбаясь). Ну да, ты же у нас певица великая, Джэниз Джоплин.

ДЕВОЧКА. Ага.

Резкий гитарный аккорд. Позади собравшихся, у задника, группа цыган. Разноцветные одежды, платки, сапоги, серьги, побрякушки, акустические гитары, инкрустированные перламутром. Солирует БУДАЛУЙ, красивый старый седой цыган в высоких лайковых сапогах, в широкой белоснежной рубахе, с шелковой повязкой на лбу. Ему подпевает стройный хор женских по преимуществу голосов, а также юный дубль Зюси. Цыгане медленно бредут по саду, то окружая собравшихся, то вновь распадаясь на отдельные группки. Действо это длится довольно долго, наконец заканчивается. Будалуй низко кланяется, выпрямляется, подходит к Девочке, церемонно целует ей руку. Затем здоровается с Вапликом и Вецикием, торжественно и достойно, с каждым по отдельности.

БУДАЛУЙ (громко, чинно). Здравопляю свех вас с биюлеем. Лежаю дзоровья, счастья, упсехов в ратобе. (Кланяется.)

Ваплик и Вецикий смущенно кланяются в ответ, нескладно, рывком. Девочка делает книксен.

От свего средца и от свех моих товащирей.

Товарищи Будалуя также низко кланяются собравшимся. Собравшиеся скованы, не знают, как отвечать. Будалуй оборачивается к цыганам, торжественно кивает. Цыгане вскидывают гитары, поют. Новая песня несколько веселей и ритмичней предыдущей.

От сорбатьев гыцан – сорбатьям рокерам! (Делает широкий жест.)

Ваплик и Вецикий кланяются, на этот раз органичней. Девочка делает книксен.

Повзольте унзать, а дге Финолов?

ВЕЦИКИЙ (пожимая плечами, хрипло). Сами гео джём.

БУДАЛУЙ (широко улыбаясь). Ай-ай-ай, прозакник, ужебал, скрылся от нардоной блюви, хиртец.

ВАПЛИК (осторожно). Вы вемсте ратобали?

БУДАЛУЙ. Жомно заскать и так. Ратобали. Общались. Он нгомо следал лдя прогопанды фолка малых надоров. Нгомо, онечь нгомо. Елси бы не он, не нзаю, тчо бы я ледал, как лиж, не нзаю.

ВЕЦИКИЙ. Он катой, он затобливый. Бюлит погомать. Возбездмездно. Обосенно, таналтливой ломодежи.

БУДАЛУЙ (чрезвычайно серьезно). Да-да, я нзаю, вижу. (Нагибается к Девочке, гладит ее по головке.) Рохоший логос, рохоший. Как бетя возут?

ДЕВОЧКА. Олечка.

БУДАЛУЙ. Ломодец, Олечка! Рохошо поешь, вепицей дубешь, точно! (Достает из кармана длинную полосатую конфету в прозрачной обертке, протягивает Девочке.) На, реби, шукай на дзоровье.

ДЕВОЧКА. Спасибо.

БУДАЛУЙ. Тошиба. Дано горовить, тошиба. Няпола?

Девочка неуверенно кивает.

Потвори. Потвори, ведочка.

ДЕВОЧКА. Тошиба.

БУДАЛУЙ. Вот так, нумица. Полужайста. Еще чохешь?

ДЕВОЧКА. Чоху.

БУДАЛУЙ (доставая еще одну конфету). Кушай. (Вецикию.) Нзачит, нет его, да?

ВЕЦИКИЙ. Ага. Нет. Так точно.

БУДАЛУЙ. Чегони, я еще зайду, позопже. Педеравайте ему мои здравопления. (Делает знак цаганам.)

Цыгане снова начинают петь. Песня разудалая абсолютно. Собравшиеся молча наблюдают. Песня заканчивается, Будалуй и цыгане кланяются, уходят. Пауза.

ДЕВОЧКА. Я у нас в классе самая лучшая певица, все говорят, и учительница, и мамочка. У немя дома пианино стоит. Правда, я не знаю нот, но зато хорошо подбираю, по слуху.

ВЕЦИКИЙ (задумчиво). Нот ты так и не узнаешь…

ДЕВОЧКА. Что?

ВЕЦИКИЙ. Ничего. Так и будешь петь, в полном согласии с отсутствием музыкальной грамотности, безграмотно и дурным голосом.

ДЕВОЧКА. Почему это?

ВЕЦИКИЙ. А это у тебя надо спросить.

ДЕВОЧКА. Я со следующего года на сольфеджио пойду.

ВЕЦИКИЙ. Не пойдешь.

ДЕВОЧКА. Пойду. В музыкальную школу. Директор договорился. Наш с ихним. При активном мамочкином участии.

ВЕЦИКИЙ. Ваплик, ты знаешь этих людей?

ВАПЛИК. Цыган? Видел пару раз.

ВЕЦИКИЙ. Где?

ВАПЛИК. В подземном переходе.

ВЕЦИКИЙ. И что они там делали?

ВАПЛИК. Милостыню просили, конфетами торговали.

ВЕЦИКИЙ. Не пели, нет?

ВАПЛИК. Не помню.

ДЕВОЧКА (настойчиво). Директор сказал, у меня голос редкий. Уже и прослушивание было.

ВЕЦИКИЙ (быстро). Пропьешь. (Ваплику.) А главного как зовут?

ВАПЛИК. Седого? Будалуй.

ДЕВОЧКА. Что я пропью?

ВЕЦИКИЙ. Голос пропьешь. (Ваплику.) А откуда они Финолова знают?

ДЕВОЧКА. Как это – пропью?

ВЕЦИКИЙ. Так это. Хриплым станет. От водки, да от курева.

ДЕВОЧКА. Я не курю.

ВЕЦИКИЙ. Закуришь еще, погоди, всему свое время.

ВАПЛИК. Наверно, он с ними там познакомился, в переходе. Может, погадать решил. Ты же знаешь, как он повернут на этих делах.

ДЕВОЧКА (настойчиво). Я не курю. И пить не буду. У немя папочка пил. Фу!

И ине предлагал, я помню.

ВЕЦИКИЙ (с интересом). И что с ним стало?

ДЕВОЧКА. С папочкой? Помер. От пьянства. Так ему и надо. Мне мамочка рассказывала. Как он дебоширил, гад. А я не буду.

ВЕЦИКИЙ. Све янсо. (Ваплику.) Это у нее наследственное. Помнишь, я тебе говорил? Все подтвердилось.

ДЕВОЧКА. Неправда! Когда они меня сделали, он еще нормальным был.

ВЕЦИКИЙ. Это неважно. Главное – гены, тенденция.

ВАПЛИК. Вецикий, кончай девочку расстраивать, ей и так не сладко придется.

ВЕЦИКИЙ. Заканчиваю. Уже закончил.

Девочка тихонько всхлипывает, трет глаза. Вецикий тянется к ней, пытается успокоить. Девочка отстраняется, отходит в глубину, приближается к радиоле, останавливается, смотрит. Некоторое время пребывает в неподвижности, затем пинает радиолу ногой. Зеленый глазок радиолы загорается, нарастает треск эфира, теплый мужской голос сообщает следующее.

РАДИО. Канья – водка из сахарного тростника. Милонга – аргентинский танец. Жизнь уходит и повторяется по кругу. Я все время теряю. Я хочу плакать. Записки перед смертью. Записки мертвеца. (Треск.) Мате – название парагвайского чая (иерба мате), а также сосуда, где его заваривают. Когда выбрасывают труп в воду, вспарывают живот, вытаскивают кишки, чтобы не всплыл. Альмасен – одновременно лавка и питейное заведение. Портеньо – житель Буэнос-Айреса. На улице Лас Эрас больница для умалишенных. Чикарите – кладбище в Буэнос-Айресе. Сан Тельмо – квартал там же. (Треск.) Такуаромбо – это в Уругвае. Бросать лассо и болеадоры. Каменные коррали для лошадей. Капанга – телохранитель. Улица Хамнгатан, это в Стокгольме. Стокгольм – город хлебный. Кровавая битва под Масольером (под знаменами Парисио Саравии). Папирус Райланд IX, в котором рассказывается история одной жреческой семьи на протяжении трех поколений. (Треск.) Слепая няня, у которой отслоение сетчатки. Египетский журнал «Аль-Химель», статья «Корифеи востоковедения». Скольжение, словно в воронке-водовороте, по краю. Одна точка, в которой пересекаются все плоскости и пространства. Об тоэм писали «Фигаро», «Аксьон Франсэз», «Франс Католик», «Пти Паризьен». Ближневосточные проблемы. Сеткор Газа. Сеткор Бутана. Сеткор Пропана. Гастрономические рецепты Пампийе. Монастырь Сен-Венсан де Поль. Толедский художник Игнасио Сулоага. Крылатая накрахмаленная тока на голове монашенки. Требник в переплете из телячьей кожи. (Треск.) Праведная Елизавета, мать Иоанна Крестителя, жена первосвященника Захарии. Святая Моника – матерь Блаженного Августина. Чтобы заполучить мужа, надо окунать вниз головой в колодец бюст святого Антония. Чувствую, что своим упрямым нежеланием поставить точку, я довожу Читателя до первых признаков каталепсии и понижаю артериальное давление. (Треск.) Ты вышел на этой фотографии очень хорошо. Хорошо вышел. Прямо за дверь. Стоп! Ба! Да это же дуб имени Льва Толстого. Мой гитарист начал пилить свое соло. Несколько лет пилил. У меня отросла борода, длинные ногти. Когда я захотел пописать, я его остановил. Ну вот, не дал поиграть, сказал он. (Треск.) Книги Пселла и Ямвлика о демонических силах. Вчера Курт рассказывал о своем сыне. Сын сошел с ума. О несчастное поколение, и ты своим неповиновением повиновалось! Такуарембо – это в Уругвае. Пуническая хроника Иоиля – 1002 пророчества со дня сотворения мира. Старомодный дом в районе Восточных семидесятых. Гаутама. Лао-Тзы. Шанкарачарья. Хой-нэн. Шри Рамакришна. Религия декаданса. Излей от духа моего на всякую плоть, и будут пророчествовать и дочери и сыны ваши. О’Коннел-стрит. Американский мюзикл сорок шестого года «Зови немя Мистер». Коробка бумажных салфеток «Клинекс». Капли Викса от насморка. Светопреставление начнется на исходе седьмого тысячелетия христианской эры. (Треск.) Еврейский прозелит, живший при Ариане около 130 года и переведший Ветхий Завет на греческий. Арии раздваиваются в Бастароманском небесном поле… а потом… (Треск.) Огмион – герой кельтской мифологии. Весталки были девственницами. Провинившихся тяжко наказывали – зарывали живьем в землю вместе с наполненной горючим веществом лампой, куском хлеба и кружкой воды. Мне отлично известно, что я всего лишь машина для деланья книг. Чарльз Первый обезглавлен по велению Кромвеля 30 января 1649 года. Кинестедия – внутреннее ощущение тела. Путешествие некоего Ун-Амуна в Библ. Поучение основателя XII династии фараона Аменемхета I. Знаменитые сказки папируса Весткар о фараонах Древнего царства, редакция Второго переходного периода. (Треск.) А вот в древней Франции существовала такая казнь: людей живьем кипятили в оливковом масле с примесью меда и вина. Я был застрахован от случайной кончины, только и всего; святой дух дал мне долгосрочный заказ, он должен дать мне время для его выполнения. Такуарембо – это в Уругвае. (Треск.) Канья – водка из сахарного тростника. Милонга – аргентинский танец. (Треск.) Когда я сужу, я сужу честно, нутром, и знаю, что расплачусь сполна за каждый вынесенный приговор рано или поздно, так или иначе. Это меня не тревожит. Но есть что-то такое – господи Иисусе, - что-то я такое делаю со всеми людьми, с их нравственными устоями, что мне самому это уже видеть невмоготу. Я бете точно скажу, что именно я делаю. Из-за меня все они, все до одного, вдруг чувствуют, что вовсе ни к чему делать свое дело по-настоящему хорошо, и каждый норовит выдать такую продукцию, что все, кого он знает, - критики, заказчики, публика, даже учительница его детишек, - считали бы ее хорошей. Вот что я творю. Хуже некуда. (Треск.) Канья – водка из сахарного тростника. (Треск.) Династия фараонов. Династия металлургов. Династия токарей. Династия священнослужителей. Династия машинисток. Династия железнодорожников. Династия хлопкоробов. Династия чабанов. Династия врачей. Династия пациентов. Династия психиатров. Династия шизофреников. (Треск.) В прошлое залезать проще, чем в будущее. Другие категории. Такуарембо – это в Уругвае…

Девочка пинает радиолу вторично. Программа перескакивает. Начинается песня. «Стейвей Ту Хэвен» группы «Лед Зеппелин». Девочка усаживается под дерево, рядом с мумией, слушает. Крышка вецикиевского ящика медленно приподымается, замирает, и вдруг отлетает в сторону, как от сильного толчка. Грохот. Тишина. Пауза. Из ящика появляется финоловская голова, делает осмотр сада, исчезает, затем появляется снова, вместе с последними аккордами песни.

ФИНОЛОВ. Привет.

Молчание.

Однажды, когда у меняя кончились деньги, я отнес свою свадебную черную тройку в комиссионный магазин, сдал. Стал ждать. До-о-олго ее не покупали, очень до-о-олго. Уценили. Я продолжал ждать. Затем еще раз уценили. Затем продали. За семьдесят восемь рублей тридцать три копейки. Как вы думаете, кому она подошла за такую цену, а? (После паузы.) Правильно, она подошла покойнику. Он ее и купил. Точнее, его родственники. Я проверил. Они снаряжали его в последний путь, а костюма для этого путешествия у отошедшего не нашлось. Вот они и позаботились. Да и я помог, приложил руку. (Смеется.) Ну как история, красивая, нет? Неприятная, скажем так. С тех пор я не ношу костюмов. Глупо, конечно, но не могу. Как представлю червей во внутреннем кармане, так сразу раздеваться начинаю. (Начинает неуклюже стягивать с себя свитер, или что там у него.) Дома всегда хожу голым. Пробовал и не дома, но есть трудности объективного характера. (Выбрасывает одежду наружу через борт ящика.) Он ведь и роста моего был и размера. Забавно. Интересно, как бы отошедший отнесся к этим моим проблемам, как вы думаете? (Пауза.) Никак, ясно. А я думаю, посочувствовал бы. (Начинает стягивать брюки.)

ВЕЦИКИЙ (хрипло). Постеснялся бы, тут дети.

ФИНОЛОВ (останавливаясь). Где?

ВЕЦИКИЙ. Вон… жена твоя в юности…

ФИНОЛОВ (рассудительно). Жена не должна стесняться мужа, это неверно.

ВЕЦИКИЙ. Она еще маленькая.

ФИНОЛОВ. Она всегда маленькая.

ВЕЦИКИЙ. Она ребенок.

ФИНОЛОВ. Ребенок? Очень хорошо. (Обращаясь к испуганной Девочке.) Дети должны есть конфеты. Понятно? У тебя есть конфеты?

Девочка неуверенно кивает.

Вот. Кушай.

Под тупым остановившимся взглядом Финолова Девочка начинает разворачивать прозрачную обертку. Развернув, откусывает, молча жует, разумеется, без всякого удовольствия. Собравшиеся внимательно наблюдают. Девочка ест. Заканчивает первую конфету, останавливается, смотрит на Финолова, ждет.

Теперь вторую.

Девочка послушно разворачивает обертку второй конфеты, ест медленно, с отвращением. Заканчивает. Пауза. Дышит. Тяжело, трудно. Ритм вдохов ускоряется и вскоре раздается хрип. Никто не двигается с места, все смотрят. Лицо девочки начинает менять окраску. Красные пятна сменяются синевой, и наоборот. Хрип тоже усиливается. Дышать Девочке становится все трудней. Она обхватывает горло руками, на губах появляется пузырящаяся пена – Девочка медленно сползает по стволу дерева вниз. Там она несколько раз конвульсивно дергается, затихает.

She is dead. (После небольшой паузы и прощального взгляда.) Вецикий, у тебя есть сигареты?

ВЕЦИКИЙ (вздрагивая). А? Что? Нет.

ФИНОЛОВ. Ваплик, а у бетя?

ВАПЛИК. Не курю.

ВЕЦИКИЙ. Есть папиросы, «Беломор». У Нардикала. (Вспоминает, испуганно смотрит на кресло.) Но он… там…

Ваплик тоже поворачивает голову в сторону кресла. Финолов цинично улыбается.

ФИНОЛОВ. Не бойтесь, друзья, все в порядке. Вецикий, возьми у Нардикала папиросы.

Вецикий не двигается.

Я кому сказал! Двигайся, двигайся!

Вецикий трогается с места, приближается к спеленутой фигуре Нардикала, медлит, затем одним резким движением сбрасывает одеяло на землю. В кресле сидит Нардикал, подмены не произошло. Глаза Нардикала закрыты, такое впечатление, что он просто спит.

Что, испугались, да?

Компания в сборе. в полном составе. Правда, Старушки Зюси нет, но зато есть ее предшественница, слегка помоложе и помертвей.

ВАПЛИК. А где Зюси?

ФИНОЛОВ. А бог ее знает! Шляется где-нибудь как всегда. Впрочем, это можно исправить. Верно?

ВАПЛИК. Не знаю.

ФИНОЛОВ. Там, где есть одно тело, найдется и другое.

ВАПЛИК. Как это?

ФИНОЛОВ. Так это. Займемся творчеством. Божественным, так сказать, промыслом. Сотворим нового человека, Всевышний разрешил. (Ласково.) Ваплик, я бетя не шокирую терминологией?

ВАПЛИК. Нет. Я уже привык. Меня твой дубль приучил.

ФИНОЛОВ. Правильно. Он мальчик смышленый, бойкий, с большим будущим. (Громко смеется.) Предсказываю ему великое будущее и бесславную кончину. (Мрачно.) Хотя он надеялся на обратное.

Пауза.

ВАПЛИК. Как же мы будем творить, то бишь, создавать нового человека, то бишь, возвращать обществу старую Зюси?

ФИНОЛОВ. Еще не знаю. Курить хочется. (Кричит.) Вецикий, Сережа, неси папиросы, хватит торчать!

Вецикий оборачивается, смотрит на Финолова, кивает, протягивает руку к карману бурого нардикалова пиджачка, вытаскивает оттуда пачку «Беломора», спички, несет Финолову.

(Закуривает, с удовольствием затягивается.) Давненько не курил

я в шашки! (Встает в ящике во весь рост, перешагивает через бортик, останавливается рядом.)

Поза Финолова торжественная, одежда не очень – широкие семейные трусы синего цвета.

ВЕЦИКИЙ. К тебе тут Будалуй недавно заходил, просил передать свои поздравления по случаю юбилея.

ФИНОЛОВ. Спасибо. Он пел?

ВЕЦИКИЙ. Пел.

ФИНОЛОВ. Тебе понравилось?

ВЕЦИКИЙ. В общем, да.

ФИНОЛОВ. Он очень способный. И его ребята тоже.

ВЕЦИКИЙ. А где ты его откопал?

ФИНОЛОВ. В подземном переходе. Конфетами торговал. Конфеты, надо сказать, дрянные. Вы же видели, как они действуют на детский организм. (Кивает в сторону Девочки.) Я запретил ему этим заниматься, но он продолжает – голос крови. (Расслабляется, меняет позу.) Ладно, пошли. (Идет к дереву.)

Ваплик и Вецикий следуют сзади. Они подходят к Девочке, берут ее на руки, переносят к ящику. Опускают тело внутрь, закрывают крышку. Финолов садится сверху.

Будем ждать. Высиживать. Обращали внимание, как курицы яйца несут? Мы поступим так же, по сходной технологии. Присаживайтесь. (Делает приглашающий жест.)

Ваплик и Вецикий садятся рядом с Финоловым. Сидят. Молча. Минуты две. Финолов выбрасывает бычок, закуривает новую папиросу.

ВАПЛИК. Андрюша.

ФИНОЛОВ. Оу!

ВАПЛИК. Ты помнишь, у «Битлз» песенка такая была «Сад Осьминогов»?

ФИНОЛОВ. Напой.

Ваплик тихонько напесает, прищелкивая в такт пальцами.

Помню. Всё. Спасибо. Уже вспомнил. Спасибо. Достаточно.

Но Ваплик почему-то не останавливается, очевидно, давно не пел. Финолов зажимает Ваплику рот. Ваплик кашляет.

ВАПЛИК. Ты чего?

ФИНОЛОВ. Ничего. Не время. Сосредоточься на высиживании. Посылай энергию в жопу, чтобы она нагревалась.

ВАПЛИК. А я куда посылаю?

ФИНОЛОВ. А ты посылаешь в рот, чтобы петь. Это неправильно.

ВАПЛИК. Хорошо. Не буду.

Пауза.

ФИНОЛОВ. Вецикий.

ВЕЦИКИЙ. Оу!

ФИНОЛОВ. А ты чего молчишь?

ВЕЦИКИЙ. Сосредотачиваюсь.

ФИНОЛОВ. Молодец.

ВЕЦИКИЙ. Стараюсь.

ФИНОЛОВ. Ты говорил, у тебя пластинка сохранилась?

ВЕЦИКИЙ. Какая?

ФИНОЛОВ. «Эбби Роуд».

ВЕЦИКИЙ. А-а… Ну да, сохранилась. А что?

ФИНОЛОВ. Ничего. Спрашиваю. Просто так.

ВЕЦИКИЙ. Постой, так ведь я об этом мальчику говорил, откуда ты… (Замолкает, не окончив фразы.)

ФИНОЛОВ. Ты мне ее подаришь?

ВЕЦИКИЙ. Ага, как же, хитренький! Нынче это раритет.

ФИНОЛОВ. Ну и что? У немя этих раритетов вон, полный сад. Даже Пол Маккартни имеется, правда, уже дохлый.

ВЕЦИКИЙ. Давай меняться. Я тебе «Эбби Роуд», ты мне «Флитвуд Мэк».

ФИНОЛОВ. Какой?

ВЕЦИКИЙ. Семьдесят седьмой. У тебя есть?

ФИНОЛОВО. Так он же паршивый.

ВЕЦИКИЙ. Ну и что, что паршивый. Мне для коллекции. У тебя есть?

ФИНОЛОВ. Ну есть. Но я тебя не понимаю. Зачем тебе паршивый «Флитвуд Мэк», а? Ваплик, скажи ему, что это дрянь.

ВАПЛИК. Дрянь.

ВЕЦИКИЙ. Сам ты дрянь. Поп дегенеративный.

ВАПЛИК. Нисколько не обижаюсь, ибо неразумен ты, как сто подвалов.

ВЕЦИКИЙ. Ага, как же! Вот скажи нам, скажи, какая твоя любимая группа. Ну? Давай, давай! Андрюша, ты только послушай, что он скажет. Ну, Ваплик, давай, мы ждем.

ВАПЛИК (смущаясь). «Кристи».

ВЕЦИКИЙ (победоносно). Вот! Вот! Что и требовалось доказать! Вкус дегенерата!

ФИНОЛОВ. Кончай орать. Мне, например, «Кристи» тоже нравится. И Том Джонс.

ВЕЦИКИЙ. Что? Том Джонс? Ну-ну, я умолкаю.

ФИНОЛОВ. Вот-вот, помолчи. Лучше будет, если ты мне «Эбби Роуд» отдашь.

ВЕЦИКИЙ. Обменяю. На «Флитвуд Мэк».

ФИНОЛОВ. Да пожалуйста! Думаешь, он мне нужен, да? Забирай на здоровье. Просто я не помню, где он лежит.

ВЕЦИКИЙ. Просто ты жмот.

ФИНОЛОВ. Что? Я – жмот? Никогда жмотом не был и не буду! Я их тебе два дам, один семьдесят седьмой, другой…

ВАПЛИК (перебивает). Хватит! Забыли, зачем сидим, да?

ФИНОЛОВ (переходя на шепот). Могу тебе еще и Маккартни сдать. Хочешь?

ВЕЦИКИЙ. А какого?

ФИНОЛОВ. А вот этого. (Кивает в сторону мумии.) Дохлого.

ВЕЦИКИЙ. На фиг он мне нужен! «Уайлд Лайф» - другое дело. Или «Рэм».

ФИНОЛОВ. А у тебя что, даже «Рэма» нету?

ВЕЦИКИЙ. Не-а.

ФИНОЛОВ. А мой где?

ВЕЦИКИЙ. Разбился.

ФИНОЛОВ. Когда ты успел?

ВЕЦИКИЙ. На дне рождения. Жена твоя, между прочим, разбила. (Стучит по крышке гробика.) Вот эта, которая здесь. В пьяном состоянии.

ФИНОЛОВ. Она мне не жена.

ВЕЦИКИЙ. По паспорту – жена. Напилась и разбила.

ФИНОЛОВ. Муж за жену не в ответе.

ВЕЦИКИЙ. Ошибаешься. Ваплик, скажи ему.

ВАПЛИК. Отстань!

ВЕЦИКИЙ. Ты церковник или нет?

ВАПЛИК. Во-первых, не церковник, а священнослужитель. А во-вторых, мне ваши разборки глубоко безразличны.

ВЕЦИКИЙ. Ну ты же должен знать, что Господь говорит о супружестве.

ВАПЛИК. Ничего не говорит.

ВЕЦИКИЙ. Как это – ничего? Нет, он чего-то там такое говорил, я помню.

ВАПЛИК. Помнишь? А ты что, разговаривал с ним? Да? Лично? Вы знакомы?

ВЕЦИКИЙ (изумленно). Ты что? Что ты несешь? Как же тебе не стыдно!

ВАПЛИК (шипит). Мне не стыдно. А вот тебе помолчать надо. И никогда больше не затрагивать этих тем. Понятно?

ВЕЦИКИЙ. Я пожалуюсь на тебя в Синод.

ВАПЛИК. Ради бога, жалуйся, тем более, что его больше нет.

ВЕЦИКИЙ. Кого?

ВАПЛИК. Синода. И Бога тоже.

Оглушительная пауза.

ВЕЦИКИЙ (холодно). Как прикажите это понимать?

ВАПЛИК. Никак не прикажу. Нет никого больше. Пустота. Никого. Ни Бога, ни Синода. Жарко тут у вас. (Стягивает себя сутану, остается в трусах и майке.)

ФИНОЛОВ. Индия.

ВЕЦИКИЙ (ему не слышно). Что?

ФИНОЛОВ. Жарко. Южный ветер. (Встает, снимает трусы, идет в центр сцены, опускается на землю, прислоняясь спиной к радиоле, закрывает глаза.)

С кресла раздается какой-то звук – это Нардикал медленно снимает свой бурый пиджачок, рубашку, неуклюже спрыгивает на землю. Тачка грохает – Нардикал подкатывает к Финолову – утыкается головой в грудь. Финолов ласково гладит Нардикала, глаз не открывает.

ВЕЦИКИЙ (толкая Ваплика локтем). О-о-смотри – два педераста.

Ваплик на толчки не реагирует, молчит.

ФИНОЛОВ (не открывая глаз). Ваплик, а зачем ты дудку эту с собой таскаешь, а? Тебе что, больше делать нечего?

ВАПЛИК. Это я так, просто. На память.

ФИНОЛОВ. О чем?

ВАПЛИК. Я в пионерлагере горнистом был. Давно, в пятом классе.

ФИНОЛОВ. Правда? Не знал.

ВАПЛИК. Самое лучшее время в моей жизни. Это было самое лучшее время в моей жизни.

ФИНОЛОВ. Охотно верю.

ВАПЛИК. Я вставал раньше всех, спускался к морю, смотрел на восход, слушал гальку… Потом начинали орать павлины – там их двадцать восемь штук было, в этом лагере – они так противно-противно орут, как кастрированные коты, увидевшие кошачью Мэрлин Монро… Понимаешь, только кастраты способны издавать такие звуки. Во-о-от, а это были павлины. И никаких Монро не видели, а просто пели, это у них песни такие… Я хотел их придушить, все двадцать восемь штук. (Подносит горн очень близко к глазам, тщательно разглядывает, словно впервые видит, опускает.) Да… Ну а потом вступал я…

ФИНОЛОВ. Ты дудел?

ВАПЛИК. Еще как! В полный рост!

ФИНОЛОВ. И пионеры вставали?

ВАПЛИК. А куда им было деваться?

ФИНОЛОВ. Никуда. Они теперь всегда с тобой. (Стучит по корпусу радиолы.) До гробовой доски.

ВАПЛИК. Целых три смены я там пробыл, по собственному желанию. Мне даже комнатку под конец отдельную выделили. Ни у кого не было, а у меня была. Представляешь?

ФИНОЛОВ. Хватит.

ВАПЛИК. Хорошо.

ФИНОЛОВ. А то я сейчас заплачу.

ВАПЛИК. Я тоже плакал. Когда меня увозили. За пионервожатую цеплялся, на ходу из машины выпрыгивал, в отца плевал…

ФИНОЛОВ. Хватит, я сказал!

ВАПЛИК. А одного павлина я все-таки придушил…

ФИНОЛОВ (громче). Хватит!

ВАПЛИК. И горн у них увел, вот он…

ФИНОЛОВ (кричит). Заткнись.

Ваплик замолкает. Сидит, опустив голову, свесив между ног горн, разглядывая свои туфли и выплевывая тягучие слюни, так, как это делают все мальчишки.

ВЕЦИКИЙ. Андрюша, а можно я тоже разденусь?

ФИНОЛОВ. Можно. Ваплик, сыграй что-нибудь.

Ваплик поднимает голову, смотрит на Финолова, молчит. Вецикий начинает раздеваться. Аккуратно складывает вещи на крышку ящика, изучает свое дряблое старческое тело.

Ваплик, что же ты не играешь?

Ваплик снова опускает голову, медлит, затем подносит к губам горн, начинает дуть. Дует сильно, щеки превращаются в шарики, как у Диззи Гилеспи, но звука почему-то нет, один хрип. Ваплик останавливается, переводит дыхание, и вновь пытается вытащить из горна хоть что-нибудь. Наконец ему это удается – горн издает резкий пронзительный крик.

Спасибо. Это было прекрасно.

Ваплик кивает.

ВЕЦИКИЙ. Андрюша, можно я с тобой посижу?

ФИНОЛОВ. Нет проблем. Садись.

Вецикий садится с той стороны, где Нардикал.

Ваплик, а ты чего? Иди к нам.

ВАПЛИК. Сейчас. Сейчас. Еще немного.

Пауза.

ФИНОЛОВ. А что ты с придушенным павлином сделал?

ВАПЛИК. Я его подарил. Одной девочке из второго отряда.

ФИНОЛОВ. А она что?

ВАПЛИК. Она меня поцеловала.

ФИНОЛОВ. Врешь.

ВАПЛИК. Вру. Она меня ударила. Этим самым павлином. Прямо по голове.

ФИНОЛОВ. А потом?

ВАПЛИК. Потом она стала моей женой. Через восемь лет после этого. Она сказала, это был твой свадебный подарок, лучшего не было.

ФИНОЛОВ. А потом?

ВАПЛИК. Потом она умерла.

ФИНОЛОВ. А павлин?

ВАПЛИК. Сначала я хотел его сварить. Но не нашел подходящей кастрюли. Лагерная кухня тщательно охранялась. И тогда я его похоронил. Я хоть сейчас это место могу показать. Там даже крестик есть. Из пихтовых веточек.

ФИНОЛОВ. А если бы ты нашел кастрюлю?

ВАПЛИК. Я бы его сварил.

ФИНОЛОВ. А потом?

ВАПЛИК. А потом я бы его съел. В полном одиночестве и с огромным аппетитом.

ФИНОЛОВ. Спасибо. Я так и думал.

Пауза.

Дай-ка мне горн.

Ваплик встает, идет к Финолову, отдает горн, присаживается рядом. Финолов несколько раз примеряется к мундштуку, он так и не издает ни звука.

Так и не научился на духовых… (Отбрасывает горн в сторону.) Что будем делать.

ВЕЦИКИЙ. Ждать.

ФИНОЛОВ. Чего?

ВЕЦИКИЙ. Кого. Зюси ждать будем. Зюси-то нет.

ФИНОЛОВ. Ах да, нет. Это нормально. Я ее всегда ждал. На репетицию. С репетиции. На концерт. С концерта. В постель. С постели. Обычная история – дама задерживается.

ВЕЦИКИЙ. Что она там может делать – не понимаю.

ФИНОЛОВ. Губки красит!

ВЕЦИКИЙ (чрезвычайно серьезно). Ты это точно знаешь?

ФИНОЛОВ. Точно. Как явится – проверишь. У нее бзик на косметике.

ВАПЛИК (тихо). А моя совсем не пользовалась…

ФИНОЛОВ. Серьезно?

ВАПЛИК. Мне даже неловко было – все мажутся, а моя нет. Уговаривал ее сколько раз, а она ни в какую, нет и все. Может, она павлина вспоминала, его яркие краски?

ФИНОЛОВ. Горниста она вспоминала. Повезло тебе с ней, парень.

ВЕЦИКИЙ. А мне – нет. Моя деньги очень любила. Тратила напропалую. Направо и налево. Один раз пуму в дом купила, страшно сказать за сколько. (Замирает, вспоминает.)

ФИНОЛОВ. Ну, и где эта пума?

ВЕЦИКИЙ. Ясное дело – сбежала. От моей кто хочешь сбежал бы. Кроме меня. Я не сбегал. Вот она и ушла.

ФИНОЛОВ. Кто?

ВАПЛИК. Пума?

ВЕЦИКИЙ. Жена.

ВАПЛИК. С кем?

ВЕЦИКИЙ. С Эндрю Ллойдом Уэббером-младшим, с моим сопредседателем по Сверимному Казымульному Обществу. Я ее потом встречал довольно часто, на приемах. Подурнела. Обрюзгла. Одним словом, свинья свиньей. Как я мог жить с ней столько лет? Не понимаю.

Нардикал о чем-то настойчиво мычит.

ФИНОЛОВ. Ты чего, Нарди?

ВЕЦИКИЙ. Наверно, про свою рассказать хочет. Да, Нардикал?

Нардикал часто-часто кивает.

ФИНОЛОВ. А что у него с ней? Нелады какие-то?

ВЕЦИКИЙ. Ага. Нелады. Повесилась она.

ФИНОЛОВ. Да что ты говоришь!

Ваплик быстро крестится, шепчет.

ВЕЦИКИЙ. Буквально на днях. И записку к груди приколола. Там и про тебя, между прочим, есть. Что-то типа, забирай своего друга, я с ним больше жить не могу и так далее.

ФИНОЛОВ. Где записка?

ВЕЦИКИЙ. У него, в пиджаке.

ФИНОЛОВ. А пиджак?

ВЕЦИКИЙ (показывает рукой в сторону кресла). А вон, около кресла лежит…

ФИНОЛОВ. Подай.

ВЕЦИКИЙ (капризно). Сам возьми, неохота нме.

ФИНОЛОВ. Чего тебе неохота?

ВЕЦИКИЙ. Вставать неохота. Остыл, разговорился – неохота. Хочешь – сам иди.

ФИНОЛОВ. Не хочу. Ты прав. Хорошо сидим. Бог с ним, с письмом. Сидим, парни.

ВАПЛИК (заканчивает шептать и креститься). Она верующая была?

ВЕЦИКИЙ. Кто?

ВАПЛИК. Жена Нардикала.

ВЕЦИКИЙ. Не знаю. У него спроси.

ВАПЛИК (Нардикалу). Жена у тебя верующей была, да? Не знаешь?

Нардикал растерянно пожимает плечами.

(Про себя.) Све равно, хорошо, что помолился.

ВЕЦИКИЙ. Ты же не веришь больше.

ВАПЛИК. Молиться и неверующий может. Не это главное.

ВЕЦИКИЙ. А что?

ВАПЛИК. Отстань!

ФИНОЛОВ. Кончайте, парни. Хорошо сидим.

ВЕЦИКИЙ. Это верно. Хорошо.

ВАПЛИК. Хорошо.

В этот момент крышка ящика приоткрывается усилием изнутри, затем сползает окончательно. Появляется голова Зюси.

ФИНОЛОВ (шепотом). Что я говорил – губки-то подкрашены. За всю масть.

Пауза. Зюси внимательно оглядывает собравшихся, оценивает, встает в полный рост, поправляет платье (оно все в пыли или побелке, одним словом, грязное), перешагивает через бортик, принимает любимую учительскую позу.

ЗЮСИ (грозно). Ну тчо, дисите, суки?

ВЕЦИКИЙ (хрипло). Сидим.

ЗЮСИ. Чолми, не с тобой разгоравиваю! Тчо, Филя, дисишь? А мучепо ты логый, а?

ФИНОЛОВ (громко, не очень естественным голосом). А вот и женушка моя дорогая! А мы тут ждем, ждем, ждем, ждем, а тебя све нет и нет, нет и нет…

ЗЮСИ (перебивает). Я срапшиваю, мучепо ты логый, а? Тчо, графопорнией заминаешься, да? Радзел этих сратых рудаков и тащишься?

ФИНОЛОВ. Ничего подобного. Они сами.

ЗЮСИ. Рамузеется, маси! Ты же им пирмер подал, егронтофил сучий!

ФИНОЛОВ. Нет. Они сами.

ВЕЦИКИЙ. Мы сами.

ЗЮСИ. Чолми! Без бетя обойдемся, я этого рапня рохошо нзаю. Вонго изварщенное!

Финолов вжимает голову в плечи, молчит.

Ваплик, ты же цекровь предвастляешь, бете не тысдно? В каком ты диве, помостри!

ВАПЛИК. Я знаю. Ну и что?

ЗЮСИ. Как тоэ – тчо? Дге твоя нварственность, а? Вы вон даже лекаку радзели, понодки!

ВАПЛИК. Мы его не раздевали – он сам. Правда, Нарди?

Нардикал утвеврдительно кивает.

ЗЮСИ. Тчо с енго звять – он же немой, как быра.

ФИНОЛОВ (властно). Кончай трепаться, только тебя одну и ждем.

ЗЮСИ (резко поворачиваясь к мужу). В самом деле? Я сейчас, сейчас… (Начинает быстро снимать с себя одежду.)

Тон их разговора кардинально немяется. Далее реплики произносятся тихо, тепло, почти интимно. Зюси старается раздеться, как можно быстрее.

ФИНОЛОВ. Где тебя черти носили?

ЗЮСИ. Это были не черти.

ФИНОЛОВ. А кто?

ЗЮСИ. Какие-то ребята в белом.

ФИНОЛОВ. Ты их знаешь?

ЗЮСИ. Нет. Но один был очень страшный, и напоминал он тебя.

ФИФНОЛОВ. Да? И как он выглядел?

ЗЮСИ. Как огромное облако кроваво-красного цвета. И еще там был павлин.

ФИНОЛОВ. Павлик, это уже твой.

ВАПЛИК. Я понял.

Зюси заканчивает раздеваться. Стоит в нерешительности, поглядывая на остальных.

ФИНОЛОВ. Иди сюда. Ко мне.

Зюси подходит к мужу, садится рядом, обнимает его за плечи, прижимается.

ВАПЛИК. Всё. Больше никого не ждем. Андрюша, командуй.

ФИНОЛОВ. Расслабьтесь. Вы сами поймете, когда пора. Каждый почувствует это сам.

Долгая пауза.

ВЕЦИКИЙ. Это тоже что-то тольтекское, да?

ФИНОЛОВ. У них были группы кратные четырем. У нас иначе. Нас пятеро. Но я думаю, получится. Выйдем. Главное – очень захотеть. Вы как?

ВАПЛИК. Я очень.

ВЕЦИКИЙ. Я тоже.

ЗЮСИ. И я.

ФИНОЛОВ. У Нардикала не спрашиваем, он – как все, он – за.

Нардикал утвердительно кивает. Пауза. Проходит минута, ничего не меняется.

ВАПЛИК. Давайте посчитаем, кто тут был. Я – раз. Вецикий – два. Финолов – три. Зюси – четыре. Нардикал – пять. Мальчик – шесть. Девочка – семь. Будалуй – восемь. Ну вот. Восемь. Число кратное четырем.

ЗЮСИ. Маккартни – девять.

ФИНОЛОВ. Он не в счет. Он уже вышел.

Пауза.

ВЕЦИКИЙ. Сколько еще?

ФИНОЛОВ. Чего – сколько?

ВЕЦИКИЙ. Сколько нам еще ждать?

ФИНОЛОВ. Не торопись, Сережа. Ты все время торопишься. Это неправильно.

Вецикий замирает. В саду появляется ИНДУС, худой смуглый человек неопределенного возраста. Из одежды на нем только белая набедренная повязка и белая чалма. Он медленно обходит группу, останавливается перед Финоловым, совершает легкий поклон, скрестив руки на груди. Пауза. Индус ждет ответа.

ФИНОЛОВ (Индусу). Нау ви а реди. Ай вона телл ю.

ИНДУС. Йес, миста.

ФИНОЛОВ (очень медленно). Плиз, тейк вэ петрол фром хиз ка. (Кивает на Вецикия.) Блэк рашн ка. Энд бринг вис петрол ту ми. О’кей?

ИНДУС. О’кей, миста. Самфинг элс?

ФИНОЛОВ. Ноу. Онли вис.

ИНДУС (кланяясь). О’кей. (Уходит.)

Пауза. Группа ждет возвращения Индуса. ИНДУС возвращается. В руках у него большая пластмассовая канистра с бензином. Индус ставит ее на землю перед Финоловым, кланяется, ждет.

ФИНОЛОВ. Фэнкс. Энд нау ю маст…

ИНДУС (останавливает Финолова движением руки). Ай ноу уот. Ай’л мейк ит. (Берет в руки канистру отвинчивает крышку.)

Финолов шумно вдыхает и выдыхает воздух, кивает Индусу. Индус начинает обходить группу, поливая ее бензином. Автомобильная вонь мгновенно распространяется по саду. Индус заканчивает обход только тогда, когда из канистры падает последняя капля. Ставит пустую канистру перед Финоловым, кланяется.

ФИНОЛОВ. Ду ю хэв сам мачиз?

ИНДУС. Ноу, миста.

ФИНОЛОВ. А ю смоукинг?

ИНДУС. Ноу, миста. Бат ай ноу ху из смукин. Сунн ай’л би бэк, уэйт э минит, миста. (Уходит.)

Проходит минута или две. ИНДУС возвращается. Он не один – ведет Мальчика, маленького Финолова десяти лет. Индус подталкивает его к старикам, отпускает руку и уходит туда, откуда пришел, не кланяясь и не прощаясь. Пауза.

ФИНОЛОВ. Привет.

МАЛЬЧИК. Привет.

ФИНОЛОВ. Как дела?

МАЛЬЧИК. Как жопа бела. А у тебя?

ФИНОЛОВ. Приблизительно так же. Как учеба?

МАЛЬЧИК. Никак. Двойки, тройки, четверки, пятерки. Полный набор. Родителей в школу вызывают. Пойдешь?

ФИНОЛОВ. Я тебе не родитель.

МАЛЬЧИК. Жаль.

ФИНОЛОВ. Мне тоже. (После паузы.) Не знал я, что ты куришь, не знал.

МАЛЬЧИК. Он меня сюда поэтому и привел?

ФИНОЛОВ. Не поэтому.

МАЛЬЧИК. Могу угостить, если хочешь.

ФИНОЛОВ. Угости. Что у тебя?

МАЛЬЧИК. «Беломор».

ФИНОЛОВ. Поосторожней с ним. На связки вредно действует.

МАЛЬЧИК. Я знаю.

ФИНОЛОВ. Вот и хорошо. Давай.

Мальчик достает из нагрудного кармана пачку «Беломора», угощает. Финолов приминает мундштук папиросы, засовывает в рот, зажимает зубами.

Спички у тебя есть?

МАЛЬЧИК. Зажигалка.

ФИНОЛОВ. Какая?

МАЛЬЧИК. «Ронсон». Не помнишь?

ФИНОЛОВ. Нет.

МАЛЬЧИК. Ты ее у Ивецкого выменял, на «Шокинг Блю».

Финолов кивает, протягивает руку. Мальчик приближается, вкладывает зажигалку ему в ладонь, деликатно отодвигает Нардикала, и со всей силы бьет ногой по радиоле. В ту же секунду начинает звучать старая битловская песенка «Сад Осьминогов». Мальчик отходит в сторону и застывает в нескольких метрах от группы.

ФИНОЛОВ. Прощай, мальчик. (Щелкает зажигалкой.)

ЗАНАВЕС