Евгений Водолазкин
«Жостов»

Действующие лица:

ТИМОФЕЙ АРХИПОВИЧ ЖОСТОВ – человек накануне 80-летия

КИРА – его дочь, 53 года

КОНСТАНТИН ВАЛЕРЬЕВИЧ КРОТОВ – муж Киры, 48 лет

МАКСИМ АЛЕКСАНДРОВИЧ НЕЖДАНОВ – писатель, 35 лет

МАША – дочь Киры и Константина, 27 лет

ЛЕРА – домработница, 27 лет

ЛЕОНИД ПЕТРОВИЧ ТЮРИН – художник, 49 лет

Первое действие

1.

Дом Жостова. Кира и Маша входят в Машину комнату. Шофер вносит чемодан.

Маша бросает на кресло пальто.

КИРА. Устала?

МАША. Как собака. Какая-то бесконечная была дорога. Полцарства за постель!

КИРА. С дедом – поздороваешься? Он ждет.

МАША. Ой… Он ведь так просто не отпустит… Скажи ему, что я пришла и свалилась.

КИРА. Точно: будет расспросов на полдня… Раздевайся, в самом деле, и ложись.

МАША (раздеваясь). Здесь те же обои, и тот же запах…

КИРА. Когда делали ремонт, оставили старые обои: на них твои детские рисунки. Ты здесь у себя дома.

МАША. Дома. (Смеется.) The city of Gryaznovodsk…

КИРА. Мне самой смешно, но, как ни крути, это ведь твой дом. Сердце – ёкнуло, а?

МАША. Нет, мам, не ёкнуло. Всё это – пафос. (Напевает.) Don’t cry for me, Gryaznovodsk! Мой дом – в городе Лос-Анджелесе, и ты это знаешь… (Ложится.) Как дед? Всё комиссарит?

КИРА. Не то слово! Освоил, представляешь, компьютер и пишет письма властям. Ругает.

МАША. А власти? Трепещут?

КИРА. Спрашиваешь! Жостова до сих пор боятся… А еще он АББУ слушает. Примет на грудь и – слушает.

МАША. Неожиданный выбор… Главное – актуальный.

КИРА. По-моему, ему нравится блондинка.

МАША. О! О!

КИРА. Хуже всего то, что он продолжает пить. Был вчера врач – неважные вроде как дела: в любой момент может что-то случиться. Но дед настроен по-боевому. Сегодня ночью боролся с кем-то крылатым…

МАША. Ого!

КИРА. Кричал во сне: «Не суйте мне в лицо свои крылья!»

МАША. Не помню, чтобы он кого-то называл на «вы». Похоже, этот с крыльями – оч-чень влиятельный человек.

КИРА. Может, и не человек даже… (Закрывает окно.)

МАША. Окно – не закрывай. Ко мне, знаешь, ангелы не влетают.

КИРА. Тогда укрывайся хорошо – здесь под утро холодно… (Поправляет одеяло.) Слушай, как же я рада, что ты прилетела!

МАША. Так восемьдесят же исполняется – не хухры-мухры! (Приподнимается на локте.) Слушай, а что там такое про деда в сети пишут?

КИРА. Уже, что ли, читала?

МАША. Мам, двадцать первый век на дворе – как я могла не читать? Я ведь тоже в сети!

КИРА. Пишет там какой-то тип – ну, ты видела. Называет себя Анонимом.

МАША. Чего хочет?

КИРА. Да, в общем, непонятно. По сути, он опровергает «Звезду Грязноводска», нашу местную газету.

МАША. Улетное название!

КИРА. Мы ее спонсируем. А она время от времени печатает про деда… Ну, как бы это назвать? Положительные материалы, понимаешь?

МАША. Понимаю. Дальше-то что?

КИРА. В газете сказано, допустим, что дед – примерный семьянин, а у Анонима – что домашний тиран. В газете – крепкий хозяйственник, у него – мафиози.

МАША (смеется). Так это же прикольно! Мой дед – мафиози! Отличное название для фильма!

КИРА. Я, знаешь, что сделала? Пригласила одного известного писателя, чтобы он помог составить краткую биографию деда.

МАША. Как бы в противовес интернетовской?

КИРА. Ну, как бы да. Дед не хотел, но я настояла.

МАША. Зачем?

КИРА. Да как – зачем? Как – зачем? Ты хочешь, чтобы твой дед остался в памяти потомков как мафиози?

МАША. А в этом что-то есть… Да и кто они такие – потомки, чтобы о них так много думать?

КИРА. Короче говоря, писатель сегодня приезжает. А художник уже приехал: рисует портрет деда к 80-летию.

МАША. Тоже в противовес?

КИРА. В противовес возрасту: на нем дед лет на тридцать моложе выглядит… Ты засыпаешь. (Целует ее в лоб.)

МАША (с закрытыми глазами). Нет, мам… Я уже сплю… (Улыбается.) Мафиози…

2.

Бильярдная в доме Жостова. Тюрин пишет портрет хозяина дома. Жостов позирует, сидя за столом перед листом бумаги, с авторучкой в руке. Лера читает ему вслух «Преступление и наказание».

ЖОСТОВ. Машенька не проснулась еще?

ЛЕРА. Отсыпается наша Машенька. Разница во времени.

ЖОСТОВ. Лет на пятьдесят разница – так Машенька говорит.

ТЮРИН. При этом мы – впереди. По крайней мере, в области живописи… Вы, Тимофей Архипович, опять опустили плечи. Сидите – как бы это выразиться…

ЛЕРА. Неживописно.

ЖОСТОВ. Могу вообще уйти! Ну, читай, что ли, дальше.

ЛЕРА. Читаю. «– Так… кто же… убил?..» Простите, Тимофей Архипович, склеились страницы… Ага, вот… «– Так… кто же… убил?.. – спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом».

ЖОСТОВ (Тюрину). Устал я уже сидеть на одном месте! Слышишь, Айвазовский?

ТЮРИН. Потерпите чуть, Тимофей Архипович. Юбилейный как-никак портрет.

ЛЕРА. «Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он был изумлен вопросом».

ТЮРИН. Так мы и без Порфирия знаем, кто убил. Это уже в начале ясно… Согласны? Зачем, спрашивается, было дальше писать?

ЛЕРА. Ну, это как в «Коломбо». Всем всё известно, а лейтенант ищет. Только там, конечно, интереснее. Коломбо в плащике такой: да, чуть не забыл, еще один вопрос… Всех преступников находит.

ТЮРИН. Кто бы нашел этого Анонима!

ЖОСТОВ. Сегодня, вот, опять компру напечатал.

ТЮРИН. И опять не подписался?

ЖОСТОВ. Почему? Подписался: Аноним.

ЛЕРА. Как говорится, хоть что-то.

ЖОСТОВ. А я тут, понимаешь, позирую. Всё тело застыло.

ТЮРИН (нараспев – как шахматист, обдумывающий ход). По-тер-пи-те, по-тер-пи-те…

ЛЕРА. Неестественная, откровенно говоря, поза.

ТЮРИН (Лере). А вы, что ли, специалист по позам?

ЛЕРА. Что вы имеете в виду?

ЖОСТОВ. В такой позе только покойник усидеть может! Дождитесь, когда Жостов сдохнет, а тогда уж рисуйте!

ТЮРИН. Но меня же сейчас пригласили. То есть, при жизни. Спину прямее держите!

ЖОСТОВ. Нет, тут без огненной воды не усидишь, честное слово… Лера! Организуй-ка ты мне привет от товарища Стаканова!

ЛЕРА. Вам с товарищем Стакановым доктор запретил общаться. Сказал, что вы должны бросить пить.

ЖОСТОВ. Это он раньше так говорил, а вчера подумал и велел не бросать. «Вот теперь уже, – сказал, – лучше не бросать. Такой потому что резкий шаг может что-то нарушить в организме».

Лера откладывает книгу и выходит.

ТЮРИН (кладя мазок за мазком). Так… Хорошо… Изображаем вас пишущим, а пишут по большей части в неестественных позах. Вы даже не представляете, в каких позах люди пишут. Лю-ди пи-шут… Смотрим, Тимофей Архипович, вдаль.

ЖОСТОВ. А зачем мне, спрашивается, смотреть вдаль, если я пишу? (Берет принесенный Лерой на подносе граненый стакан.)

ТЮРИН. Поглощены как бы будущим… Выше подбородок. Рука с пером на отлете. (Жостов приподнимает подбородок и отводит руку со стаканом.) Сообщаете нам, незрячим, что там в конце тоннеля.

ЖОСТОВ. Известно, что. (Пьет, крякает). Мрак!

ТЮРИН. Ну, вообще-то считается, что в конце тоннеля всё наоборот…

ЖОСТОВ. Мрак! Кто сказал, что там вообще есть конец?

ТЮРИН. Ну, хорошо, не нравится будущее – вспоминайте прошлое. Всматривайтесь в минувшие годы. До того, как мы въехали в тоннель. Въе-ха-ли… В тон-нель.

ЖОСТОВ. А мы, собственно, в тоннель и не въезжали. Всегда в нем ехали. Как в Москве по Кольцевой. Замечали: в Москве многие уже не умеют ходить по прямой?

ТЮРИН. Это в каком, то есть, смысле?

ЖОСТОВ. Именно что в прямом! Идет человек вроде бы прямо, а потом его – р-р-р-аз! – на кольцо сносит! Это те, кто постоянно ездит по Кольцевой.

ТЮРИН. И много их, таких, в Москве? Что говорит статистика?

ЖОСТОВ. Это закрытые данные. По некоторым сведениям – до тридцати процентов.

3.

Те же и Кротов.

КРОТОВ (входя). Всем – доброе утро!

ЖОСТОВ (Кротову). Доброе… В ресторане – был?

Кротов выравнивает шары на бильярде и берет в руки кий.

КРОТОВ. Только оттуда. Лера, детка, кофе мне… Цену Крюков задрал – ой да ну! (Точным ударом загоняет шар в лузу.)

ЖОСТОВ. Тварь!

КРОТОВ. Она самая. Ему на сто пятьдесят человек заказ отломился, а он выделывается. Не понимает, что восемьдесят лет человеку.

ТЮРИН. Восемьдесят лет – это же… Плечи развернуты… Больше задумчивости! Такое, что называется, раз в сто лет бывает.

КРОТОВ. По моим подсчетам – раз в восемьдесят. Но я могу ошибаться.

ЛЕРА (вносит кофе на подносе). Ваш кофе, Константин Валерьевич. Сахару три ложки – как вы любите.

КРОТОВ. Три – в самый раз… Так что с рестораном-то делать, Тимофей Архипович?

ЖОСТОВ (задумчиво напевает). Мани-мани-мани… Будем душить.

ТЮРИН. Бу-дем ду-шить… Это, простите, в образном смысле?

КРОТОВ (загоняя шар в лузу). Конечно, в образном. А вы уж небось и веревку в руках нарисовали.

ТЮРИН. Ду-шить, ду-шить… Бу-дем. Об-раз-но. Хорошо, по крайней мере, что не топором.

ЖОСТОВ (Лере). Ну, читай, что ли, дальше.

ЛЕРА. Сейчас, у меня тут закладка… Ага… «– Как кто убил?.. – проговорил он, точно не веря ушам своим, – да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с…».

ЖОСТОВ. Может, они меня убить решили?

ТЮРИН. Кто?

ЖОСТОВ. Которые на меня клевещут.

ТЮРИН. Как старушку?

ЛЕРА. Двух, между прочим, старушек.

ЖОСТОВ. Только кишка у них тонка Жостова-то завалить. Кира хочет им ответить печатно.

КРОТОВ. Тут и непечатно можно бы.

ЛЕРА. Так мне читать дальше? Я, честно говоря, просто отказываюсь понимать.

ЖОСТОВ. Это самое, насчет ресторана… Дуй, Костя, обратно к Крюкову. На День города у его халдеев были грязные манжеты. Скажи: Жостов – он всё видит. Всё видит и всё помнит. И всем, мол, об этом расскажет. А юбилей в другой ресторан перенесет.

КРОТОВ. Ноу проблем, Тимофей Архипович, мигом слетаю. Вот только кофе допью – и слетаю.

ЖОСТОВ (встает, подходит к мольберту.) Не похож я здесь на себя. Машенька, внучка, посмотрит – скажет: «Это не ты, дед – это кто-то другой. Ты так никогда не сидел. Так не смотрел». Скажет: «Чего-то здесь, дед, не хватает».

ЛЕРА. Может, морщин? Как-то без них непривычно.

ТЮРИН. Так ведь живопись – не фотография. На юбилейном портрете – кому морщины нужны? Согласны?

КРОТОВ. Ордена – смазанные какие-то. Один от другого не отличишь.

ТЮРИН. Это ордена вообще. Символические, обобщенные – неужели не понятно?

ЛЕРА. Что-что, а орден не может быть вообще. Бывает, там, Дружбы народов. Или Андрея Первозданного.

ТЮРИН. С вашего позволения – Первозванного.

ЖОСТОВ. А, может, Лерка-то и права – слышь, Айвазовский? Первозданного вроде как древнее.

КРОТОВ. Встречает, короче, муж жену и ребенка с курорта. Как отдохнули? Она ему: супер-пупер. С орденоносцем познакомилась. С настоящим героем. Тут ребенок: герой-то он герой, а спать один – боялся.

ТЮРИН. Не смешно. И анекдот – еще советский.

КРОТОВ. Зато у вас – смешно. Ордена на груди – как овсяное печенье.

ЖОСТОВ (Кротову). А спать один боялся… Ты-то, орденоносец, не боишься один спать?

КРОТОВ. Не понимаю вас, Тимофей Архипович. Если вы насчет отсутствия у меня государственных наград…

ЖОСТОВ. Шуткую. Ты пошутил – ну, и я тоже. (Тюрину.) А ордена – закрась. Скажет Машенька: «Пафос!» Чуть что – говорит: «Это, дед, пафос!»

ТЮРИН. А что не пафос?

ЖОСТОВ. Ну, допустим, лечебная грязь. Люди на нее ездят – здоровье поправлять, также и знаменитости. Мне здесь вся грязь принадлежит. Вот, мысль пришла: а нарисуй-ка мое лицо в грязи – чтобы сразу всем понятно было, кто здесь грязью заведует. Ну, и что продукт полезный: Жостов зря грязью не вымажется.

ТЮРИН. Так ведь юбилейный все-таки портрет! Нехорошо как-то. Неуважительно. Как-никак, узнаваемое лицо.

ЛЕРА. А в грязи оно не будет узнаваемым.  

КРОТОВ. Назовем «Портрет неизвестного». И сразу как бы загадка появится.

ТЮРИН. Так здесь вся штука в том, что это – Жостова портрет. Юбилейный!

КРОТОВ. На вас не угодишь! (Допивает кофе.) Так, мне – пора. Айн, цвай, драй! Отваливаю по мусоропроводу. (Уходит.)

ЖОСТОВ. Слушай, Айвазовский, а изобрази-ка ты на заднем фоне Костю и Леру. Обоих – в грязи. И подпиши: Костя и Лера на излечении. (Встает.) Устал я. Пойду – посмотрю, проснулась ли Машенька.

4.

Гостиная. Лера расставляет чайные приборы. Входит Нежданов.

ЛЕРА. Максим Александрович, выпейте чаю.

НЕЖДАНОВ. Спасибо. (Садится на стул). А где Тимофей Архипович?

ЛЕРА. У Машеньки, у внучки. Машенька к нам прилетела из Америки. Машенька будет присутствовать на дедушкином юбилее.

НЕЖДАНОВ. Маленькая еще?

ЛЕРА. Да не то чтобы очень – скоро двадцать восемь. Училась там в частной школе – теперь будет фильмы снимать. Тимофей Архипович всё оплачивал. На минуточку: сто тысяч долларов в год. Квартиру Машеньке там купил – считай, миллион долларов. Вот такая Машенька. А мы, между прочим, одного возраста.

НЕЖДАНОВ. Вам обидно?

ЛЕРА. Честно? Да. Почему одним – всё, а другим, как видите… Но это между нами, ладно? А то меня уволят. Они и так думают, что это я всё Анониму рассказала.

НЕЖДАНОВ. Анониму?

ЛЕРА. Да. Который на Тимофея Архиповича в сети клевещет. Они все теперь Анонима ищут. (Наливает Нежданову чай.) Вы не Аноним?

НЕЖДАНОВ. А теперь уже поздно спрашивать, вы мне уже всё рассказали.

ЛЕРА. Нет, не всё: у Машеньки еще за сто пятьдесят тысяч долларов машина. Машенька ведь на абы какой не поедет. Машенька-какашенька. Вы сколько сахара кладете?

НЕЖДАНОВ. Две ложки… Нет, одну.

Лера придвигает стул к стулу Нежданова и садится. Кладет в его чашку сахар,

размешивает.

ЛЕРА. Вот… Довела до вас такую информацию. Сама не знаю, почему. Просто вы – такой мужчина…

НЕЖДАНОВ. Какой?

ЛЕРА. Как бы это сказать? Вызывающий доверие. Вам хочется о многом рассказать…

НЕЖДАНОВ. У вас получилось.

ЛЕРА. А я вам прямо скажу: с такими деньгами и я бы фильмы снимала. Вы бы, думаю, тоже снимали.

НЕЖДАНОВ. Нет, не снимал бы. Не умею.

ЛЕРА. Я тоже – ну, и что? Вместе могли бы снять. Вдвоем – оно веселей снимается. Обещайте только, чтоб без харвиссмента. Назовем вещи своими именами.

НЕЖДАНОВ. Если своими, то – харассмента.

ЛЕРА. Вот именно. В кино ЭТО сплошь и рядом. Вот, боюсь, начнем мы с вами снимать, а вы – того… Займетесь, типа, харрасментом.

-НЕЖДАНОВ. Насчет ЭТОГО будьте спокойны.

ЛЕРА. Вы уверены?

НЕЖДАНОВ. Абсолютно. Это не в моих правилах.

ЛЕРА. Просто вы никогда не снимали. А начнете – тут-то всё и проявится.

НЕЖДАНОВ. Тогда не будем даже начинать.

ЛЕРА. Знаете… Я готова рискнуть. Вам отчего-то хочется верить. Только вас увидела – мелькнула мысль: а Максиму-то Александровичу можно верить…

НЕЖДАНОВ. И что бы мы с вами, к примеру, снимали?

ЛЕРА. Всё. Что видели бы – то и снимали. К окну подошел – и снимай. У нас тут, конечно, не Лос-Анджелес, но вид из окна тоже хороший. Весь Грязноводск как на ладони.

НЕЖДАНОВ. Да ладно! Так уж и весь?

ЛЕРА. Говорю же – весь: до последнего домика! Даже Грязелечебница видна.

НЕЖДАНОВ. Большие здесь запасы грязи?

5.

Входят Жостов и Кира. Лера вскакивает со стула.

ЖОСТОВ. На всех хватит! (Лере.) Что ты уже тут такое о грязи плела? Доболтаешься когда-нибудь.

НЕЖДАНОВ. О грязи – это я спросил.

ЛЕРА (скрываясь за дверью, оскорбленно). А до того мы, между прочим, говорили о кинопроизводстве!

КИРА (протягивая руку Нежданову). Кира. Это я вам писала. (Жостову.) Папа, хочу тебе представить Максима Александровича. Приехал поддержать тебя по литературной части.

ЖОСТОВ. Молодой совсем. Я думал, что вы – постарше.

КИРА. При этом живой, что называется, классик. Так о нем недавно написали.

ЖОСТОВ. Это хорошо, что живой. А то меня тут одни покойники окружают. Жена умерла, друзья умерли. Даже враги – и те умерли, мать их… Только Кира и Машенька живые.

НЕЖДАНОВ. Я тут с несколькими разговаривал. На первый взгляд – живые.

ЖОСТОВ. Это только на первый. А если разобраться – так покойники. Ходят, понимаешь, и смердят!

НЕЖДАНОВ. Ну, если ходят, то, может, еще и не покойники.

ЖОСТОВ. Ты, писатель, не знаешь здешних покойников. Не то что ходят – бегают. Шустрые очень. Все бегают, и все – покойники.

КИРА. Папа, это преувеличение. Что, Костя, например, – покойник?

ЖОСТОВ. А кто же он по-твоему? И даже не покойник твой Костя, а просто законченный мертвец. Особенно когда в темноте с мобильником идет. Лицо мобильник снизу подсвечивает, а он, значит, идет, идет, идет…

КИРА. Сам же мне мужа выбирал.

ЖОСТОВ. Кто?

КИРА. Ты. Про это даже Аноним пишет.

ЖОСТОВ. А хоть бы и выбирал – что здесь такого?

НЕЖДАНОВ. Вы – Кире Тимофеевне?..

ЖОСТОВ. Ну, не себе же… Тогда он вроде подавал признаки жизни. Был этим самым… Сыном прокурора. (Кире.) Скажешь – не был?

КИРА. Так он им и остался. У него, что ли, новый отец появился?

ЖОСТОВ. Новый не появился, а старый – умер. Нет у нас больше прокурора – сыграл, понимаешь, в ящик! Стремительно. Я же говорю: покойник на покойнике – включая твоего Костю.

НЕЖДАНОВ. Царство мертвых.

ЖОСТОВ. Я Кире и Косте всю грязь передать хотел – им обоим. А теперь вот раздумал. Зачем покойнику грязь? На одну Киру запишу.

Кира кладет Жостову руки на плечи.

КИРА. Вообще-то папа хотел рассказать о своей жизни…

ЖОСТОВ. Я хотел? Это ты хотела.

КИРА. Ладно, я хотела. Ты Максиму Александровичу всё расскажешь, а он создаст твои мемуары.

ЖОСТОВ. Мемуары – кошачье слово! Зачем мне мемуары? Пусть о жизни Жостова расскажет. (Нежданову.) Разницу понимаешь?

НЕЖДАНОВ. А чего ж тут не понять? Жизнь – и точка. И никаких мемуаров.

6.

Полутемный коридор. Кротов и Лера целуются. Кротов пытается расстегнуть Лере блузку, но она ему этого не позволяет.

ЛЕРА. А вот этого, Константин Валерьевич, как раз не надо. Здесь ваша, с позволения сказать, супруга ходит, да и тот же Тимофей Архипович…

КРОТОВ. Приходи тогда вечером в Грязелечебницу.

ЛЕРА. Надоела мне ваша Грязелечебница. В конце концов, можно так, чтоб без грязи?

КРОТОВ. Ты недооцениваешь ее целебных свойств. Мертвого на ноги поставит.

ЛЕРА. А дед-то вас сегодня как раз покойником и назвал… Законченным, то есть, мертвецом. Я из-за двери слышала.

КРОТОВ. Одно слово – маразм.

ЛЕРА. Потому что, говорит, безынициативный Константин какой-то: всё нашу Леру тискает, а ничего серьезного ей не предлагает.

КРОТОВ (смеется). Так и сказал?

ЛЕРА. Сказал, что всю грязь запишет на Киру Тимофеевну. Зачем, говорит, покойнику грязь?

КРОТОВ. Больной на всю голову! Ни о чем кроме покойников теперь не говорит. И ведь сам не сдохнет никак. Взять бы топор – и зайти к нему. Он, значит: чего тебе, Костя? А я спокойно так: чепуха, Тимофей Архипович, вас завалить.

ЛЕРА. Не очень-то я вас, Константин Валерьевич, с топором представляю. Просто художественная литература какая-то. Если честно, немного даже смешно.

КРОТОВ. Топор – это так, фэнтези. А вот что-нибудь про него опубликовать, чтобы его тут же удар хватил, – это реально. Врач сказал, что он может отбросить копыта в любой момент, – слышала?

ЛЕРА. Про копыта – не слышала.

КРОТОВ. Мне о нем много чего известно. Рассказал бы Анониму, да не знаю, где его искать…

ЛЕРА. А я знаю.

КРОТОВ. Чтобы ты – да не знала! Не надоело тебе выдумывать? (Поколебавшись.) И кто же это, например?

ЛЕРА. Например, писатель.

КРОТОВ. Писатель?! С чего бы? Нет, надо же такое придумать!

ЛЕРА. Я в нем это сразу почувствовала и его напрямую спросила. И он не нашел в себе сил сказать нет. И всё выспрашивал меня про ваше семейство. Уговаривал, между прочим, снимать с ним фильмы… Только я отказалась.

КРОТОВ. Что ж ты упустила свой шанс?

ЛЕРА. Боюсь харассмента. А так бы – конечно. Да и вас, опять-таки, жалко. Останетесь тут без грязи и без меня.

КРОТОВ (становится серьезным). Слушай… А ведь про писателя – это не так смешно, как кажется. Я  ведь кое-что о нем знаю… Нужно бы его и в самом деле на анонимность прощупать.

ЛЕРА. Я же говорю, что уже прощупала… Тише, кто-то идет.

КРОТОВ. Смывайся.

Лера исчезает.

7.

Кротов засовывает руки в карманы и принимает праздный вид. В конце коридора

показывается Нежданов.

КРОТОВ. Вечерний моцион? По коридорам жостовского дома.

НЕЖДАНОВ. Почему бы нет? Не пылит дорога, не дрожат листы…

КРОТОВ. Подожди немного – отдохнешь… К сожалению, я не из поэтической семьи. Мой отец был прокурором.

НЕЖДАНОВ. Непростое дело – обвинять.

КРОТОВ. Считается, что сейчас он сам – обвиняемый. Вы верите в судебные процессы на небесах? Я – нет. Думаю, что его останки сейчас там же, где и раньше – на местном кладбище. А кем был ваш отец?

НЕЖДАНОВ. Это сложная история – так сразу и не объяснишь.

КРОТОВ. Я так и думал. Точнее, догадывался.

НЕЖДАНОВ. Вы, вероятно, тоже – прокурор. Угадал?

КРОТОВ. Нет. Я всего-навсего – зять Жостова. Такая вот малопривлекательная должность.

НЕЖДАНОВ. Похоже, Тимофея Архиповича вы не очень любите. Простите, я сам говорю, как прокурор.

КРОТОВ. Русские писатели – они все прокуроры. Просто отец много рассказывал мне о Жостове. После этого мне трудно его любить. В конце концов, любить и не требуется, верно? Достаточно держать язык за зубами. Или вы считаете, что мне нужно разыскать Анонима и выложить ему, что знаю?

НЕЖДАНОВ. А меня сегодня уже спрашивали, не Аноним ли я.

КРОТОВ. И что вы ответили?

НЕЖДАНОВ. Ничего.

КРОТОВ. Разумно. (Делает несколько шагов и оборачивается.) Если у вас появится ответ, дайте знать.