No Name
«Марина. По праву августа»

Действующие лица:

В АВГУСТЕ 1941 ГОДА В ЕЛАБУГЕ ПОГИБЛА МАРИНА ЦВЕТАЕВА.

В МАЕ 2001 ГОДА В ЕКАТЕРИНБУРГЕ  НЕ СТАЛО БОРИСА РЫЖЕГО. ПРИЧИНОЙ СМЕРТИ В ОБОИХ СЛУЧАЯХ БЫЛ НЕДОСТАТОК ВОЗДУХА. 

СПЕЦИАЛИСТАМ ПО ТВОРЧЕСТВУ ЦВЕТАЕВОЙ ДО СИХ ПОР  НЕИЗВЕСТНО С КЕМ  ПОЭТ ВСТРЕЧАЛАСЬ В ГОСТИНИЦЕ  ГОРОДКА ЧИСТОПОЛЯ НАКАНУНЕ СВОЕЙ ГИБЕЛИ.

ТАКЖЕ  НЕВОЗМОЖНО ОБЪЯСНИТЬ, ПОЧЕМУ НА МЕСТЕ  САМОУБИЙСТВА МАРИНЫ ИВАНОВНЫ ОКАЗАЛСЯ  ВЕНСКИЙ СТУЛ, В ИСПОЛЬЗОВАНИИ КОТОРОГО НЕ БЫЛО НЕОБХОДИМОСТИ.

АВТОР ДАННОЙ ПЬЕСЫ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО НЕИЗВЕСТНЫЙ, С КОТОРЫМ ЦВЕТАЕВА ВСТРЕЧАЛАСЬ  НАКАНУНЕ СМЕРТИ, БЫЛ  АЛЕКСАНДРОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ ПУШКИНЫМ, А СТУЛ В СЕНИ ЕЛАБУЖСКОГО ДОМА  ВЫНЕС  ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ, НАХОДИВШИЙСЯ В ТО ВРЕМЯ  В СОВЕТСКОЙ ТАТАРИИ.

Ангел всепрощения Александр Сергеевич, -  ни в чем не виноват,

Ангел гнева Марина,

Ангел средне уральской тоски Борис, - пьет и пишет стихи,

Вольфганг Амадей – австрийский композитор,

Красноармеец – недавно в Москве,

Мур –  человеко-сын,

Аля –  взрослая дочь в ссылке,

Ада Александровна - подруга Али, живет с ней в домике на берегу Енисея,

Сережа - вечный муж и вечный доброволец,

Мать – ученица Рубинштейна, урожденная Мария Мейн, она же Парикмахерша в Елабуге, мудрая особа,

Санитарка госпиталя 2-ого белорусского фронта,

Военврач 2-ого ранга, начальник санчасти тюрьмы НКВД,

Неизвестный – пациент наркологического отделения, точно знает, почему повесилась Марина и никому не скажет об этом; он же – Бродельщикова,  бездетная белошвейка, хозяйка дома в Елабуге,  которая умерла в 70-е годы, но иногда является пациентам наркологического отделения как живая,

Добросердечные жители русской провинции - матерятся, истязают животных, искренне любят умерших поэтов.

Понадобятся также:

льдина-рояль,

море-простыня с мультимедийными возможностями,

котелок и бакенбарды,

дуэльные пистолеты,

записи Пэт шоп бойз,

весенний лес восклицательных знаков,

тарелка-радио,

швартовый канат с петлей,

романтическая фортепьянная музыка  в живом исполнении живой ученицы Рубинштейна,

табличка с надписью «в этом углу кладбища похоронены Марина и Вольфганг Амадей. Эвакуированные»,

футбольный мяч и машинка для стрижки волос довоенного образца и прочий реквизит.

А впрочем, все это может и не понадобиться.

Можно между тем с уверенностью  утверждать, что МУЗЫКА И ПОЭЗИЯ - ПОНАДОБЯТСЯ.

ПРОЛОГ

Раннее утро. Поэтический Олимп.  Cкалистая местность, широкое небо.  На склоне  Олимпа, близ теплых вод бирюзового Понта  расположилась котоферма  Марины.  Всяк из небожителей поэтического санатория коротает время, отпущенное богом Кроносом,  по своему, - Марина  завела домашних животных,  (в количестве, кажется, близком к сотне).  Впрочем, сейчас ворота котофермы закрыты и  Марину, равно как и ее питомцев,  не видно и не слышно. Появляется Вольфганг Амадей. В руках его - музыкальный инструмент. Автор не берется утверждать что это: скрипка или альт? Возможно, и вовсе -  флейта.

Солнце вот-вот взойдет и Вольфганг должен успеть поприветствовать его проникновенными звуками. Амадей играет. Он делает это столь божественно, что солнце побыстрей выкатывается из-за округлости моря.

Появляется Александр Сергеевич.  На нем полосатый стеганный халат,  сейчас он наглухо застегнут,  в руках поэта -  небольшой пляжный коврик . Александр Сергеевич  расстилает ковер, встает на колени лицом к ярилу, что-то поправляет за пазухой.  

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (вслух, однако же не перекрикивая музыку)  Боже!  К тебе обращаюсь  я,  многогрешный Александр Пушкин, глава российской словесности. Я опять  о том же. Господи, ты все видишь, все знаешь. Не допусти непоправимого. Сделай так, чтобы мои товарищи, утратившие телесность по недосмотру или прямому умыслу, не расплачивались за это малодушие вечной жизнью в грядущем царствии твоем. Не дай вечною душою  оплачивать  утрату бренного тела. Помилуй, боже, Михаила - дуэлянта, и Владимира, бодрого стихотворца,  не покинь. Не оставь, боже, милостью своей Сергея,  и другого Владимира вместе с гитарою его. И Марину, боже, будь милосерд, прости!!.. Прими к сердцу семейные обстоятельства ее, социально-экономическую обстановку, и учини несравненную милость, аки же и она несравненным была стихослагателем. В просьбе моей прошу не отказать, ибо я буду неустанен... Господи… Что ж они все вытворяют? Мне одному не отмолить. (Встает с колен) Будет, заяц драный! Ужо! (Достает из-за пазухи котенка) Темпераментный, бестия!

На сцене появляется Марина, ей  сто сорок девять лет, последние сто лет она мало думала о своей женской привлекательности, впрочем, в ее облике  видны приятная стройность и правильность черт. Через  шею Марины небрежно переброшен длиннющий шарф  цвета морской волны. Перед собой Марина толкает античной конструкции тележку, на которой  поместились канистра с амброзией и мешок нектара, вероятно, для кормежки хвостатых подопечных.  Пушкин, увидев Марину,  поспешно встает с коврика и подходит к ней.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Здравствуй, ангел мой… (Чмокает Марину в щеку. Его склоненная голова неуловимо напоминает Опекушинскую фигуру с Тверского бульвара. Смущенно улыбаясь, протягивает ей животное)  Еще один. Жрет меня поедом, подлец… От Владим Владимыча. Глазищи, смотри, зеленые.  В среду сам обещал зайти.  Пока занят, -  у суки грыжа… Дочери статского советника от советника титулярного. Берешь?

Марина  принимает котенка, кладет его в большой карман фартука,  

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Лошади, тьфу-тьфу здоровы. У одной,  к несчастью, перхоть завелась, но копыта в порядке. Давеча мы скачками забавлялись…Владим Семеныч уморил всех  ямбами. Под гитару, чистый француз… Анна Андреевна к нему расположена. Анненский бесится. Ну до бог с ними… Ты-то как, Муся?

Марина, не отвечая, направляется к воротам котофермы. В ее движениях чувствуется какая-то окаменелость.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   Марин. Ты торопишься?… Постой. Давно хотел сказать... (набирается решимости)  Прости меня… Нехорошо тогда в Елабуге получилось. Черт меня дернул, чугунную жопу, оставить тебя одну... И эти хороши. Свиные рыла. Потомки.  Оскотинились до крайней возможности. Столбик они поставили. Доски у них не нашлось...  Марин,  ты же знаешь, как я тебя люблю! Как высоко ценю твой гений.  Но хватит уже, а? Хватит. Сколько можно? Я хочу видеть прежнюю Марину, веселую, открытую.  Хват-бабу…  Это я, - твой Пушкин. Прощай свободная стихия!… Твои первые стихи. Без конца в тетрадку переписывала. Я спросил – Марин, зачем ты переписываешь? Есть же книжки. Все  издано. Ты ответила – чтоб я сама писала. Помнишь? Ты сначала писала мои стихи, Марина. Ты будешь со мной, арапом,  разговаривать?

Марина молча смотрит на украшенные пенными барашками воды Понтийского моря.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   (выходит из терпения) Ты знаешь, как я тебя люблю, но характер у тебя, извини, польский! Это шляхетская кровь, не иначе...  Что за гонор? Моего абиссинского терпения не хватает. Ну потеряли твою могилу, ну не дали тебе карточку на дрова, ну не издали  сборник! Ну что теперь? У Вольфганга тоже нет своей могилы, и ничего. Музицирует. (Вольфганг как раз заканчивает очередной пассаж) Марина, хватит.  Давай оттаем. Кругом свои. Кому легко? Кого не терзали? Кому воздали должное при жизни? Назови имя, фамилию, звание.

Марина разворачивается и идет прочь,  привычно налегая на свою тележку, груженую  нектаром и амброзией.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   (в ярости) Нет, вы видели?... Я здесь кто? (Обиделся)  С этой секунды, я с вами, любезная Марина Ивановна, также не разговариваю. Позвольте откланяться. За сим остаюсь, дворянин Александр Пушкин. Российский сочинитель….  (Вольфгангу в ярости) И с вами, милейший, слова не скажу!

ВОЛЬФГАНГ. (уронил смычок) Майн гот?!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   Ведь просил же. Просил  - не оставляй ее одну. Ни на секунду. Марина слаба, ей нужна поддержка. Просил!

ВОЛЬФГАНГ. (укоризненно) Я все рассказыфал. Я был рядом.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   Тогда как это случилось? Как?  …Что вы вытворяете, черти? Одному не отмолить.

Пушкин стремительно удаляется, рысью несясь мимо коктебельского пейзажа, Вольфганг бежит его догонять.

ВОЛЬФГАНГ. Александр! Я нес  венский стул…  О выслушайте! Майн гот!

Марина возвращается из ворот котофермы уже без тележки,  с котенком на руках и с папиросой в мундштук. Наблюдает за передвижениями Александра и Вольфганга со стороны.

МАРИНА. (поглаживая котенка и держа папиросу на отлете)  Ай-ду-ду... Ай-ду-ду.

НАРКОЛОГИЯ

Пустой коридор, подсвеченный неживым синим светом. В конце коридора – крест окна, за которым роится непроглядная мгла. На полу, на корточках, обхватив колени, коротает ночь молодой человек, это Борис. За стеной, украшенной лозунгом «Трезвость – норма жизни» и фотообоями с березками,   кто-то стонет и мечется. По коридору идет Неизвестный. Запахивает халат, присаживается рядом с Борисом.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. (закуривая, интимно сообщает Боре)  С ней  была проведена беседа в плановом порядке, в ходе которой ей было предложено начать сотрудничество со следственными органами.  Ей было разъяснено, что дело ее дочери с гуманным приговором восемь лет лагерей  может быть в любой момент обоснованно пересмотрено, а несовершеннолетний сын может быть определен в заведение особого рода. Супруге врага народа  была обещана помощь в нахождении работы по специальности и более пригодного жилья в городе.  Данная информация является конфиденциальной и не может покинуть пределы компетентных органов. Любой, кто решится   ее когда либо обнародовать, почувствует на себе силу пролетарского гнева. Аминь.  Магнитофончик выключите, я все равно не  дам официального подтверждения своим словам.

Произнеся это, и погасив сигарету, Неизвестный удаляется. Боря продолжает сидеть, горестно обхватив голову руками. От оконного креста отделяются еще две смутные фигуры. Приближаются к Борису. Это Александр Сергеевич и Вольфганг Амадей.  Гости продолжают негромко ругаться между собой.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Как можно идти на поводу у женщины? 

ВОЛЬФГАНГ. О Александр, сейчас я думаю как вы,  но в тот момент… думал как она.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (вздыхает) Музыка. Гений.   (Борису) Милостивый государь, подскажите,  это - наркологическое отделение?

БОРИС.  ( устало поднимает голову) Ангелы или палачи?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Сочинители. Александр Сергеевич. Вольфганг Амадей. Из Австрии. Со мной.

БОРИС. Вэлкам, господа. Вы в наркологии.  Город Екатеринбург. Конец двадцатого века. Надо думать о самом обычном, надо думать о самом простом.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Вы  часом не Борис Борисович Рыжий? Мы его разыскиваем.

БОРИС. Певец промзон, российский стихотворец. Перед вами, коллеги.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Моё почтение. Весьма дорожу вашими строками «Хотелось музыки, а не литературы».  Вы сможете  прочесть их наизусть?

БОРИС. Сейчас? Полагаете, это уместно?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Имею честь пригласить вас на поэтический олимп. Следуйте за нами.

БОРИС. (Вяло засобирался) Погнали… Но я в завязке.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Должен предупредить,  что это потребует от вас изрядной крепости духа. Подобного события в вашей жизни еще не было.

БОРИС.  Да ладно. Мне Рейн руку жал,  Александр Семенович Кушнер домой приглашал. На брегах медлительной Невы.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Не в этом дело. Вам предстоит оказаться в обществе мертвых поэтов.

БОРИС.  Опаньки! (смеется)  Так мне давно  туда… Господа! До утреннего обхода я совершенно свободен!

Гости переглядываются, реакция Бориса их изрядно удивила.

ПОЦЕЛУЙ

Олимп. На берегу Понтийских вод  накрыт стол на четверых. Пушкин поправляет салфетки и десертные тарелки. Угощение, впрочем, очень легкое, все те же нектар и амброзия.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ (Борису). А вы молодец. Обычно люди сторонятся подобных путешествий.

БОРИС. Тепло у вас. Хорошо. Продрог я в Е-бурге, всё сквозняки, сквозняки. Хотя бы с мертвыми отогреюсь…Моя жизнь давно окрасилась синим светом. Смертяшкина  стоит с фонарем за спиной. Замучила.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  О Марине. Она после Елабуги не разговаривает. Ни с кем. Рассчитываем на вас… Вы – забавный малый. Образованный, хоть и придурью. С умом и сердцем, с хорошим чувством интонации. Почитайте стихи, расскажите, как любите ее строки. Надеюсь, вы любите стихи Марины?

БОРИС. Ну как же, как же. «Еще за то меня любите». Трагический исход. Бла-бла. Девочкам нравится. Я, правда, больше на Пастернака подсекал.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  И, кстати,  друг мой, Марина очень строга в общении. Особенно  по первости, пока не узнает человека как следует. Так что держите себя в руках. Никаких вольностей. Не афишируйте своего многопития. Беспорядочных связей. Я не ханжа, но не стоит право. И еще.  Ни слова о Пастернаке.  Это не заживает. Можете похвалить раннюю Ахматову. Ясно? А лучше всего, читайте своё. У вас есть чудесное – хотелось музыки. С этого и начнёте.

Появляются Вольфганг и Марина. Присутствующие рассаживаются вокруг стола, их приятно обдувает морской бриз. Вольфганг галантен.  Марина  ко всему  безучастна. Курит и смотрит вдаль.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ  ( обращается  к Вольфгангу, подчеркнуто избегая обращения к Марине) Любезный друг,  представьте гостя  даме. 

ВОЛЬФГАНГ. Борис. Один из лучших русских поэтов конца двадцатого века. Международный поэтический конгресс  в Нидерландах. Премия антибукер. 

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  (нетерпеливо подсказывает)  Подборка в «Знамени».

БОРИС. (весомо) Две подборки в «Знамени». С Кушнером на дружеской ноге. (Целует руку Марине) Боря. Прямиком из наркологии. Люблю Пастернака. Маяковского – с оговорками.  Могу читать того и другого. (Ловит взгляд Пушкина)  Могу не читать. То есть вообще.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ (затевает светскую беседу) Каково нынче живется молодому, набирающему вес, литератору?

БОРИС. Отлично. Вот собираюсь прославиться, а потом повеситься. Шучу. Придется сначала повеситься, а уж после придет тетя Слава.  Потная, пышногрудая такая, с душными объятьями… (Марине)  Почитать вам Пастернака?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (твердо) Читайте своё.

БОРИС. Извольте.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (подсказывает) Хотелось музыки..

БОРИС. Это старьё, я новое написал. Типа о любви.

На окошке на фоне заката

Дрянь какая-то желтым цвела.

В общежитии жиркомбината

Некто Н., кроме прочих, жила.

В полулегком подпитье являясь,

Я ей всякие розы дарил.

Раздеваясь, но не разуваясь,

Несмешно о смешном говорил.

Трепетала надменная бровка,

Матерок с алой губки слетал.

Говорить мне об этом неловко,

Но я точно стихи ей читал.

Я читал ей о жизни поэта,

Четко к смерти поэта клоня.

И за это, за это, за это

Эта Н. целовала меня.

Целовала меня и любила,

разливала по кружкам вино,

О печальном смешно говорила.

Михалкова ценила кино.

Выходил я один на дорогу,

Чуть шатаясь, мотор тормозил.

Мимо кладбища, цирка, острога

Вез меня молчаливый дебил.

И грустил я, спросив сигарету,

Что, какая б любовь не была,

Я однажды сюда не приеду.

А она меня очень ждала.

Марина все так же молчит. Кто знает, о чем она сейчас думает? Пушкин чувствует себя неловко. Пауза.

БОРИС. Кошку недавно подобрал, драную. Маринкой назвал. Менее стрёмного имени не вспомнил.  (смотрит на Марину) Уп-с. Пардон, мадам… Гимн ей написал. Шестнадцать строк.

Тебя я притащил по пьянке,

Была ты маленьким котенком.

И за ушами были ранки.

И я их смазывал зеленкой.

Единственное, что тревожит, -

Когда войду в пределы мрака,

Тебе настанет крышка тоже.

И в этом что-то есть, однако.

Ну и так далее… 

Борис нагибается, подбирает с земли коктебельские круглые лакированные морем камешки, рассовывает их по карманам.

ВОЛЬФГАНГ. Может быть, я сыграю?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.. (шепотом,  Боре) Хотелось музыки…

БОРИС. Не сегодня. Могу почитать Пастернака.  Февраль! Достать чернил  и…(видя взгляд патриарха русской литературы) В крайнем случае, Пушкина… (громко и с выражением) Цыгане шумною толпою…(видя, как Пушкин гневно комкает салфетку, умолкает)  

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, что вы жестоко опаздываете к утреннему обходу.

БОРИС. Никогда не мог придумать рифму к слову паровоз... Пара роз?  Александр Сергеевич?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Я провожу вас!

БОРИС. Накатил бы я вашего нектара, коллеги, но я в  жестокой завязке…  (внезапно заартачился) Не отпускайте меня! Не возвращайте в  долбанный мир живых!  Я устал от  их мертвого света.  Я жить хочу, очень! А на меня  там каждый дебил смотрит, как будто спрашивает – хули ж ты еще не повесился, если ты и впрямь талантливый поэт? Не отпускайте меня, братья! Я  умру там!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (под нос)  Надо было все таки позвать Рейна. Он хотя бы предсказуем.

БОРИС. Чего стоит  поэтическое высказывание,  если оно не подтверждено   трагическим финалом?  Несовместимостью с жизнью. Кому я это говорю?  Поэт лишь тогда поэт, когда завершил свой путь! Я должен умереть, чтобы дать жизнь своим тиражам. Мир живых меня убивает. Не гоните меня. Я раскладушечку поставлю. Одеялко мне найдете!.. Жмурики! Будьте  людьми!

Марина встает из-за стола,  целует Борю в лоб, и стремительно уходит, поправляя длинный шарф на ходу.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Борис. Вы ставите нас в неловкое положение. Вы должны жить. Для вашего же блага.  (решительно) Мы вас проводим.

БОРИС… Сначала догоните!

Борис пускается наутек. Пушкин и Моцарт вынуждены бежать за ним.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (на бегу) В горы рвется подлец. Модя, отрезай справа!

Боря карабкается по склону,  Пушкин и Моцарт пытаются настичь его  с разных сторон.

СКАЗКА ПУШКИНА

Коридор наркологического отделения.

Борис то сидит на корточках, то слоняется по коридору. То курит, то  гремит коктебельскими камушками, пересыпая их из ладони в ладонь.

БОРИС. И вот сижу я, ангел среднеуральской тоски Борис,  в своей наркологии, опять в своем родном Е-бурге. Греюсь от сигареты и рассказываю фотообоям сказку. Какую? Да сказку Пушкина… Жил-был Пушкин Александр Сергеевич. Жил-жил, помер от перитонита и поставили ему памятник.  И оказалось, что весь он не умер. Душа в заветной лире. Бли-ин! И вот стоит он как-то на своем пьедестале и зеленеет от стыда,  соображая чугунной башкой,  как мало он сделал для своих родных детей: Сашки, Наташки, далее по списку.  Стоит на Тверской, под снегом-дождем-голубинным пометом и понимает, что был, между нами говоря, херовым папашей. Пил, играл, о высоком поприще думал, женщин без внимания не оставлял,  а детям долги оставил. Талый снег слезами стекает по смуглому лицу. Стыдно… И вот вдруг…ну хорошо, не вдруг. Без всяких «вдруг», он видит девочку-Марину бегущую через дорогу.  Обычно ее с младшей сестренкой  приводила няня, но сегодня   девочка неслась одна.

Эта была дочь московского профессора, известного собирателя музейных коллекций, и молодой пианистки, ученицы Рубинштейна.  Ждали мальчика, хотели назвать Александром, но родилась девочка, и  ребенку дали имя Марина…  В профессорской семье, крестьянское имя Марина.  Выпендрились.

Короче, эта Марина из дома в Трехпрудном, шоколадного, кстати, цвета, снесенного потом во время революции,  несется как ненормальная.  А наперерез ей – пролетка по мостовой. Светофоров нет, переходов тоже.  Пушкин сверху видит, что копец пришел Марине. Ей еще и шести нет, а уже копец. И ведь могли бы назвать Александром. И так его это торкнуло, что он – прыг с постамента, и Марину в охапку. Спас.  Лошадь заржала с испугу, она впервые видела Пушкина соскочившего с постамента. Завязываю с травкой –  поклялась кобылка.

А Пушкин держит девочку на руках, тяжелую такую, и думает о нарушении этических основ поведения памятников – им строжайше запрещено выходить из себя. И еще о том, что об этой девочке говорили. Она, дескать, родилась почти незрячей от рождения. У нее было какое-то незначительное остаточное зрение, но в моменты эмоционального подъема, а девочка была истероидного типа,  и почти всегда была на подъеме, в такие моменты она лишалась зрения напрочь. Родители были убиты горем, и боялись, что у девочки сформируется инвалидный комплекс. Они категорически запретили прислуге говорить Марине, что она не такая как все, что она инвалид детства. Слепая фактически. Девочка росла, не зная о себе всей правды.

Пушкин видит, что эта Марина без толку глазами лупает и, действительно, ни фига не видит. Но что-то свое остро чувствует. Прижимается к нему:  Пушкин, милый, я знала, что вы живой! Пушкин ей: «Я чугунный памятник по народной подписке. Пушкин скончался, мадмуазель». А девица в рев: «Неправда, поэты не умирают!  Не говорите неправды, Александр Сергеевич!»

И что с ней было делать?

Боря задумчиво смотрит на огонек сигареты. За окном светлеет. Слышен тоскливый вой ветра, на Урале -  затяжная зима. За стеной кто-то стонет. 

НАПОЛЕОН

Москва. Дом в Трехпрудном переулке. Марина в костюме юного Наполеона второго, герцога Рейхштадского, расхаживает по кабинету своего отца. В ее голове гремят барабаны старой гвардии и флейты высвистывают музыку бесстрашной атаки.

Пушкин пытается завладеть ее вниманием, но девушка увлечена своим рассказом, стройная нога ее в кожаном сапоге невольно ищет барабан, в качестве опоры.

МАРИНА. Юного герцога окружают тени погибших при Ватерлоо. Он слышит их крики и голоса. Он едва не сходит с ума, понимая, как дорого заплатила Франция за военную славу его отца! О Наполеон!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Марина, нам нужно поговорить.

МАРИНА. В четвертом действии в диалоге со старым солдатом  Франц восклицает:.

C'est logique, Don Juan fils de Napoléon!

C'est la même âme, au fond, toujours insatisfaite,C'est le même désir incessant de conquête!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Марина, нам нужно...

МАРИНА. O magnifique sang qu'un autre a corrompuEt qui, voulant éclore en César, n'a pas pu, Ton énergie en moi n'est donc pas toute morte:

Cela fait un Don Juan lorsqu'un César avorte!Oui, c'est une façon d'être encore un vainqueur!Ainsi, je connaîtrai cette fièvre de cœur Fatale, dit Byron, à ceux qu'elle dévore...Дон Жуан – сын Наполеона! Я достигну высот, что и мой отец, завоевывая женщин…

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Марина. Вот ты и достигла совершеннолетия. Все эти годы я был с тобой. Мы изучали словесность, и ты презирала своих учителей, которые к несчастью, знали меньше моего. Мы читали  книги по античности и философии, и тебе было скучно со сверстниками. Ты сбегала с уроков, чтобы запереться на чердаке, где ты могла читать мне  свои новые стихи. Это было прекрасно. Но все это: тайный чердак и наши встречи - были твоим детством.  И оно кончилось, Марина. 

МАРИНА. А вот еще волшебный кусок. Тут должен играть оркестр. L'orchestre, qui s'était tu un moment, reprend au loin. De la musique!... Et tu n'es plus, fils de César, Qu'un Don Juan de Mozart!_ Ricanant. _Pas même de MozartDe Strauss!Что там Моцарт – Штраус!!Потом он говорит: я должен быть прелестным и ненужным! И тут входит его тетка, эрцгерцогиня.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Прелестно.

МАРИНА. Я переводу это на русский!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  (аккуратно) И не нужно... Среди нашей театральной публики  немного чудаков, не знающих французского. Стоит подумать, конечно, о крестьянских  библиотеках, которые будут созданы в будущем.  Но, по совести сказать, французская поэзия, как французское вино, не нуждается в переводе.

МАРИНА. Я переведу! Я уже перевела два  действия в стихах.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Ты не будешь первой. Щепкина-Куперник закончила все шесть и тоже… с рифмами… Что ты делаешь?

МАРИНА.  (бросает листы в камин, когда она это делает, мы понимаем, что Марина скорее ориентируется в комнате по памяти, чем видит, что перед ней) Уничтожаю  черновики! Я конечно, не обязана быть во всем первой, но второй я тоже быть не обещала…  Бернар – гений, не`спа, Александр Сергеевич?АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Не знаю, я не разу  не видел ее ( выхватывает лист из камина, пытается читать)

МАРИНА. (возмущена) Я только что показала! Бернар в роли  герцога Рейхштадского.  Четвертая сцена четвертого действия! L'Aiglon d’Edmond Rostand!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. ( продолжая читать с листа) А-а. Что ж. В твоем исполнении Бернар довольно интересна… Сколько ей?

МАРИНА. Шестьдесят. И она гений! Ася тоже так считает.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Ася – серьезная девушка. Хорошо, что она перестала показывать тебе язык трубочкой, а ты перестала ее колошматить.

МАРИНА. Не уходи от ответа! Ты признаешь гениальность Бернар?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Я всегда предпочитал балерин драматическому театру… Марина. Ты не имела права это жечь. Это гениально.

МАРИНА. Как «моим стихам, написанным так рано…»?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Да… Марина, послушай.  Я должен  наконец оставить тебя. Я и так совершил немыслимое. Подлог. На постаменте вместо меня мерзнет  копия. Я должен вернуться. Таков закон. Я и так пробыл подле тебя столько лет.

МАРИНА. (уныло) Жалко… …Что же,  Мой Пушкин  не побывает на моей свадьбе?АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (опешил)  Какой свадьбе?

МАРИНА. Моей.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Ты выходишь замуж?… Тебе только восемнадцать! Ты едва кончила гимназию! За кого?

МАРИНА. За крылатого льва.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Его зовут Львом? Чей сын? Из какой семьи?МАРИНА. Его зовут Сережей,  он нестерпимо прекрасен, когда взглянешь на него, стыдно ходить по земле.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Что за семья?

МАРИНА. О прекрасная! Родители – революционеры. Мама повесилась в Париже, куда бежала от угрозы ареста. Папа – инженер под наблюдением охранки.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (после сдавленного вздоха)  Надеюсь, твой Сережа - не гимназист и ему не восемнадцать.

МАРИНА. Нет.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (выдох облегчения)  Слава богу.

МАРИНА. Ему семнадцать. А гимназию он бросил… У него карие глаза и манеры английского принца. Его нельзя не любить. У него белая рубашка и подозрение на туберкулез. Мы вместе собирали камушки в Коктебеле.

Пушкин пытается отдышаться.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Я побуду с тобой еще немного… Но это не значит,   что я остаюсь навсегда, мадмуазель Наполеон!!!!! 

ДОН-ЖУАНСКИЙ СПИСОК МАРИНЫ 

Дом в Борисоглебском переулке. Марина и Александр Сергеевич составляют какие-то списки.

МАРИНА. Как хорошо, Александр Сергеевич, что вы объяснили мне, что писать, - значит, любить. Без этого я не была бы собой.  Как это у Эдмона Ростана? Я буду Наполеоном в любви?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Зря спалила  переводы,  Муська дурёха… И что это за выканье между своими людьми?

МАРИНА. Называть Пушкина на «ты» позволительно лишь ребенку, не спорьте.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Хорошо. Однако, я, любезная, Марина Ивановна, буду иногда сбиваться на ты, по праву древнего знакомца…Без любви пишут только критики, да бог с ними.

МАРИНА. Продолжим. (читает). Аня?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   (отвечает). Любовь.

МАРИНА. Жаннет?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  (сконфужен) Французская болезнь. Проза.

МАРИНА. Прасковья?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   Бывал.

МАРИНА. Екатерина?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   (уверенно). Любовь.

МАРИНА. Наталья?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (опустив глаза) Да.

МАРИНА. Еще одна Екатерина.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Еще одна любовь… Теперь ты... (пишет в тетрадь) Сергей?

МАРИНА. Любовь!!!! Роковое. Навек. Никого другого на земле.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Алексей?

МАРИНА. Любовь!!!!!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Серый бездомный кот на даче в Тарусе?

МАРИНА. Любовь!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Актриса в эпизоде, фамилию которой не запомнила.

МАРИНА (уверенно) Любовь!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Бальмонтик?

МАРИНА. Конечно!!!!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  (негромко) Софья?

МАРИНА. Не-на-вижу!!

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (пишет) Лю-бовь… Володя?

МАРИНА. Любовь... Порядочная женщина – НЕ женщина.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.  Другой Володя?

МАРИНА. Другая любовь… Что такого есть в теле, чтобы хранить Его для любимого, а не душу?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Сонечка?

МАРИНА. Любовная любовь. Маленькая Муза.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Калека на Лубянской площади. Обрубок. Лет семнадцать, похож на цыгана.

МАРИНА. Любовь… Моя любовь –  страстное материнство, не имеющее никакого отношения к детям.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Юрий?

МАРИНА (растерянно) Кто?

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.   (укоризненно) Завадский. Выдающийся деятель советского театра  - в недалеком будущем… Комедьянт! Пустышка. Красавец.

МАРИНА (усмехается) Любовь… Я не брезглива, потому и выношу физическую любовь.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Ариадна?

МАРИНА. Аля. Выше всего… Тело женщины постоялый двор,  иногда превращающийся в  колыбель... Я думаю бог создал мир, чтобы кто-нибудь его любил, так я создала Алю.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Ирина?

МАРИНА. Александр Сергеевич, вы побудете с девочками? Сегодня вечер в Вахтанговском театре.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Разумеется…

МАРИНА (шутя) Я, конечно, кончу самоубийством, ибо всё моё желание любви – желание смерти…(диктует Пушкину) Казанова. Лю-бовь!!

Марина уходит, Пушкин надписывает какой-то пакет, очевидно собираясь его отправить.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. (перечитывает)  Любезная Софья Яковлевна, сердечно благодарю вас за то, что вы в свое время вняли моей отеческой просьбе и решительно отвадили от себя известную вам особу. Особа буйствует и все еще сердится на вас, в чем я нахожу доказательства серьезности ее чувств.  Посылаю  поэтический цикл, написанный ею под безусловным влиянием любви к вам. По моему скромному мнению, это чудесный образец любовной лирики. Особо хочу отметить стихотворение «Под лаской плюшевого пледа».  Искренне сожалею, что  моё нынешнее чугунное состояние не позволяет мне  переменить ваших эротических предпочтений. За сим остаюсь ваш покорный слуга, Александр Пушкин.

В соседней комнате проснулся маленький  ребенок, он настоятельно требует внимания.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ. Ирина. Любовь?